Судьба протягивает руку

– Да брось ты, – сказал он с несколько наигранной беззаботностью. – Ничего страшного – обыкновенная зависть…

– Ну какая зависть у Юлия Яковлевича Райзмана? – воскликнул я, – какая может быть зависть у шестикратного лауреата Сталинской премии?..

Гораздо позже я понял, что Райзман, вероятнее всего, и картины-то не видел. Его просто накрутили, профессионально вовлекли в интригу, использовали как человека авторитетного, умеющего и любящего отстаивать справедливость. Юлию Яковлевичу наверняка рассказали о пустышке, дешёвке, на которую выстраиваются очереди. Райзмана наверняка подзуживали, провоцировали, чтобы в нужный момент он вскочил с места и потребовал осудить низкопробную картину «Москва слезам не верит». Художники вообще люди податливые, я и на себе не раз испытывал этот фокус: вдруг вокруг начинают виться энтузиасты, сначала намёками, потом прямым текстом пытаются привлечь на свою сторону, ловко внедряют какую-нибудь идею и вот уже незаметно – она твоя, и ты полностью в её власти, готов отстаивать с пеной у рта как нечто сокровенное. Куда-то улетучивается критичность, способность к трезвой оценке, и ты начинаешь энергично действовать, а позже спохватываешься и задаёшься вопросом: да какого рожна я влез в эту историю?

Помню, как на знаменитом перестроечном Пятом съезде кинематографистов кто-то из выступающих использовал в своей речи с трибуны оборот «мы считаем…», и тут послышался голос из зала: «Кто это „мы“? Почему вы говорите за всех?»

А в перерыве ко мне подошёл один авторитетный режиссёр и спрашивает раздражённо: «Кто это вообще такой? Кто это из зала выкрикивал?» А я был в соответствующем боевом настроении и решительно бросился восстанавливать справедливость. Мы вместе с коллегой ринулись искать этого человека, и, обнаружив в фойе, я подошёл и сурово, металлическим голосом спросил:

– Это вы интересовались, от чьего лица выступает оратор?..

– Да, интересовался…

– А вы сами-то кого представляете? Мы не поймём, кто вы вообще такой?

– Я второй секретарь Ростовского обкома партии…

– А-а… Так, значит, вы на съезде в качестве гостя? А почему тогда позволяете себе задавать провокационные вопросы?

И тут набегают какие-то люди, видимо, из свиты партийного начальника и с вызовом в мою сторону: «В чём дело? Что такое?..» Возникает скандальная ситуация, я оглядываюсь, а моего коллеги, авторитетного режиссёра, рядом нету и в отдалении тоже не видать, пропал куда-то человек, а ведь мы вроде вместе прибежали сюда, намереваясь добиться правды, восстановить справедливость…

Думаю, что Райзмана накрутили похожим образом.

Когда пару лет спустя он пригласил Веру сниматься в своём фильме «Время желаний», полагаю, это было своеобразной формой извинения. Когда я пришёл вместе с Верой на вручение создателям этой картины Государственной премии РСФСР, мы с Юлием Яковлевичем мило общались, как будто и не было вовсе его пылкого выступления против моего фильма.

Пока «Москву…» ругали кинокритики, а наше кинематографическое сообщество демонстрировало к ней презрение, картину стали отбирать фестивали, в том числе Берлинский. Правда, я, оказавшись невыездным, вынужден был довольствоваться впечатлениями очевидцев; помню, допытывался у Митты, как принимали наше кино за границей – его пригласили на Берлинский фестиваль членом жюри.

Саша описал реакцию зарубежного зрителя сухо: «Ты знаешь, принимали неплохо». Митта вообще человек удивительный. Подход к кино у него, скорее, математический, но прагматичность и расчёт остаются за кадром, а на экране – искренность и вдохновение. В жизни он человек бесхитростный: помню, когда распространились слухи о результатах голосования Американской киноакадемии, он подошёл ко мне с вопросом: «Это правда, что ты получил „Оскар“?» Я говорю: «Вроде да, мне так сказали…». И вижу по глазам, как пошёл в его голове анализ расстановки шахматных фигур на доске и вероятных ходов: так, если этому дали «Оскар», значит, Госпремии СССР нам за «Экипаж» не видать, надо на другую премию выдвигаться.

В Берлине мы не были удостоены наград, но именно там «Москву…» заметили американцы, да и вообще картиной заинтересовались прокатчики, в том числе из капстран, фильм купили около ста государств – неслыханный успех. Широкий прокат советского фильма в зарубежных кинотеатрах был редкостью, и хотя продавали нас по дешёвке (кажется, максимальная цена – 50 000 долларов), для Совэкспортфильма такой приток валюты считался огромным достижением.

Спустя какое-то время я получил приз американских прокатчиков – результат был обеспечен не столько общими сборами (незначительными для Америки), а соотношением прибыли и вложенных средств: компания-прокатчик, рискнувшая купить советский фильм за пятьдесят тысяч долларов, заработала три миллиона.