Судьба протягивает руку

Сейчас цитирую Льва Николаевича и вспоминаю, как я был уязвлён, оглушён обсуждением, осуждением моего фильма, как я судорожно искал доводы в его пользу. Казалось бы, люди смотрят, ломятся в кинотеатры, а меня убеждают, что это вовсе не кино, что кино – у Тарковского.

Сегодня, обладая и жизненным, и профессиональным опытом, я могу объяснять своим ученикам, что создание фильма «Бриллиантовая рука» требует не меньших творческих усилий, такого же таланта, как, скажем, картина «Зеркало» или «Солярис». Просто талант используется иначе, применяется в иных условиях, в рамках другого жанра.

Конечно, когда разбираешься в жизни, легко увидеть в том или ином явлении искусства спекулятивность, заметить расчёт, раскусить манипуляцию с замыслом, в котором главное – соответствовать какому-нибудь фестивальному формату. Когда есть опыт – видишь сплочённые группы киношников, которые создают имена, конструируют легенды, понимаешь, что варятся они в собственном соку, тиражируя одни и те же штампы, описанные ещё Толстым в конце позапрошлого века. Всё та же у них кастовость, та же зияющая пустота внутри, такое же презрение к «низким жанрам». Эта каста при всех режимах, политических устройствах продолжает объединять вокруг себя «тонко организованные натуры» – как-то они друг друга находят, сбиваются в стаи.

Я вижу по своим студентам, что ориентируются они чаще всего не на собственный вкус, не на свои желания, а на то, что диктуется «лидерами общественного мнения». Так возникла целая генерация чернушных режиссёров, снимающих помойку, дно, упадок, грязь, причём по своему происхождению и положению это в основном чистенькие благополучные ребята, толком ничего о «дне» не знающие.

Выбраться молодому человеку из этого порочного круга бывает очень трудно, потому что вырабатывается рефлекс, привычка получать поощрения: там похвалили за образцово показанный тлен, там – за первоклассно продемонстрированный распад, там – за яркое творческое представление упадка, и ты уже не можешь снимать о другом, привык к фестивальным призам, понимаешь, что спрос именно на такой товар, и тебе уже не до своего «я» и можно забыть об искренности. А ведь, кажется, куда интереснее идти своей дорогой и делать те картины, которые хочешь. Как это происходит с очень немногими личностями в нашем и мировом кинематографе.

35 О рекордном кассовом сборе, возмущённом Юлии Райзмане, плевке в лицо и пребывании в одном списке с Акирой Куросавой и Франсуа Трюффо

Я чувствовал себя жертвой обструкции и всё надеялся, что кто-то станет меня защищать, что возникнут аргументы в мою пользу хотя бы практического свойства. Ну хорошо, художественных достоинств, предположим, в картине нет, но ведь «Москва слезам не верит» оказалась самым удачным коммерческим проектом. Коллеги были настолько обозлены, что им даже не приходило в голову посмотреть на ситуацию с точки зрения финансового успеха. В итоге на средства, заработанные с проката «Москвы…», снималось и «настоящее кино», высокохудожественное – не чета нашему. Элита черпала финансы из общей кассы, вклад в которую того же Тарковского гораздо скромнее вложений, скажем, Гайдая. Предъявлять подобные счёты в приличном обществе было не принято, а потому не стоило рассчитывать хотя бы на какое-то уважение со стороны касты «высокого искусства».

Сюрпризом оказалось и то, что многие актёры, участвующие в картине, стали от неё отрекаться. На них, видимо, подействовал общий критический фон, в разговорах с коллегами они наверняка слышали что-нибудь такое: ты, старик, сыграл чудесно, но сама картина, согласись, дешёвка. Многие не выдержали испытания, в частности это чувствовалось в поведении Иры Муравьёвой.

Баталов вёл себя интеллигентно, картину не сдавал, хотя, впрочем, и не поддерживал. Помню, как одна очень уважаемая критикесса брала у меня интервью, и происходило это в присутствии Алексея Владимировича. По вопросам было понятно, что для моей интервьюерши «Москва слезам не верит» – не самое высокое достижение Баталова, что он, конечно, работает хорошо, но следует признать: Гоша вовсе не бриллиант в его короне, потому что картина несерьёзная, проходная. Баталов молчал, хотя и я тоже не перечил, чуть ли не поддержал собеседницу, мол, трудно не согласиться, что наше кино не высокое искусство, но мы очень благодарны мэтру, что он согласился сняться.

Я не знал, как себя вести, в голове крутилось: ну зачем я снял это кино, ведь жил без него и всё хорошо складывалось, у меня было много друзей, меня с радостью встречали за каждым столиком ресторана Дома кино, а теперь… Как всякий самоед, я искал причины проблем в себе.