Судьба протягивает руку

Из Черемхова мы решили отправиться на Байкал, по дороге заезжали в деревни и безуспешно осматривали их на предмет возможной натуры. Во время одной из остановок (помнится, было первое мая) машину обступили местные жители, уже прилично поддатые, и я смотрел на их лица, утверждаясь в мысли, что не буду снимать картину в документально-реалистической манере. Становилось всё яснее: историю, описанную Володей Гуркиным, надо театрализовать, тем более что изначально она придумана как пьеса. И это решение стало спасением, потому что русская деревня, если это не Кубань и Ставрополье, выглядела убогой и нищей. Думаю, что на сибирских просторах крестьянская жизнь была ещё печальнее, чем на Нечерноземье, во всяком случае пастораль начала 80-х произвела на меня тяжелейшее впечатление.

С такими невесёлыми мыслями мы приехали на Байкал – в красивейшие места, которые прекрасно можно было бы использовать в кино, однако от этой идеи пришлось отказаться: слишком далеко от Москвы, пять часов лёту. Собрать артистов в нужное время в нужном месте было бы невероятно трудно. Искать натуру следовало на приемлемом расстоянии от столицы: максимум – ночной переезд по железной дороге. И тогда я вспомнил свою летнюю практику во время учёбы во ВГИКе, когда жизнь занесла меня в Карелию.

Мой аспирантский статус не позволял проходить практику по разнарядке, и я попросил Никиту Михалкова, чтобы тот устроил меня к брату. Андрон (именно так тогда называли Кончаловского) запускался с «Дворянским гнездом». Я пришёл на «Мосфильм» по протекции, а там как раз случился скандал: снимают с картины директора, суета, неразбериха, и мне было сказано, что пока оформить стажёром не могут, а значит, и зарплаты не будет, правда, пообещали заплатить позже по ставке массовки. Я объяснил, что у меня семья, ребёнок, нужны деньги, и отказался от этого варианта. К счастью, с «Дворянским гнездом» не срослось – в этой группе я бы наверняка оказался изгоем, думаю, меня бы быстро вычислили как абсолютно не своего человека.

В результате я стал стажёром на картине «Дорога домой», которую снимал Саша Сурин, известный не столько своими успехами в режиссуре, сколько ролью шофёра Степана в «Асе Клячиной…». Саша был моим ровесником, сыном Владимира Сурина, какое-то время возглавлявшего «Мосфильм». Учиться у него было нечему, хотя Саша пытался преподать уроки мастерства – помню, когда снимали сцену свадебного застолья, он меня подозвал и, любуясь массовкой, которую вот-вот должны были начать снимать, сказал: «Видите, Володя, как они органично выглядят, бойко разговаривают друг с другом… Они такие натуральные, потому что я их подпоил…»

Кино оказалось весьма странным. Главную роль исполняла Любовь Виролайнен, тогда ещё носившая фамилию Уроженко. Её героиня возвращается из города в родное село, идёт работать в колхоз шофёром грузовика, что в исполнении хрупкой актрисы выглядело не слишком правдиво, впрочем, не менее фальшивой оказалась вся история, с липовыми мотивациями и бурными мелодраматическими сценами – претензия на психологизм от сценариста Эдика Володарского.

В этой картине тоже не обошлось без фиги в кармане, пусть и не слишком откровенной – творческая интеллигенция Советского Союза всеми силами боролась с режимом, не имея, по сути, представлений о том, как этот мир устроен, не входя в подробности жизни своей страны, своих соотечественников – и простых, и наделённых властью. Главное – бороться, крушить, ведь уже сделан категорический вывод: всё не то, всё не так, идём не туда, и главное предназначение деятеля искусства – облечь идею неверности выбранного пути в яркую художественную форму.

Это был 1968 год, у меня появилась возможность присмотреться к киношной среде, и не могу сказать, что она произвела на меня благоприятное впечатление. Помню, к Сурину приезжал Андрей Смирнов, смотрел материал, восхищался, предрекал картине грандиозное будущее, правда, вышла она в итоге по третьей категории, и, разумеется, в этой связи тут же заговорили о притеснении большого художника.

В группе то и дело возникали не вполне понятные для меня разговоры, что Сурин в завязке и лучше бы ему не развязываться, но Эдик Володарский пил по-чёрному на глазах у режиссёра, что в итоге, видимо, и заставило Сашу сбиться с праведного пути.

Помню, когда мы уже снимали в Ростове, Сурин звонит мне в гостиничный номер и говорит:

– Володя, вы чего делаете? Заходите ко мне…

Захожу, в номере сидят режиссёр, сценарист, художник, оператор, какие-то девушки и пьют они даже не водку, а дешёвое креплёное плодово-ягодное вино, по сути, чистую отраву, сейчас только можно гадать, как организм справлялся с этим пойлом.

Я присоединился к компании. В тарелочках – намёк на закуску, а бормотуха глушится стаканами. Пили мы пили, и тут Сурин посмотрел на меня недобрым взглядом и сказал: «А вы что здесь делаете?» Я что-то попытался объяснить, но Саша возмутился: «Вы кто такой? Почему тут посторонние?..» Ну, что делать, я встал и ушёл…