Судьба протягивает руку

Главным редактором я взял даму, по сценарию которой намеревался снимать кино, но и тут – разочарование: моя протеже оказалась образцовой интриганкой. Попытался её уволить – не тут-то было, дама собрала партийную комиссию, от меня потребовали отчёта, и по ходу разбирательства стало ясно, что проведена серьёзная закулисная работа, что сейчас будут увольнять не её, а меня; еле-еле отбился, и с дамой удалось расстаться.

Со временем отжили своё и новомодные худсоветы, хотя поначалу они так соответствовали духу времени: это ведь здорово – собираться в компании прорабов перестройки и в атмосфере гласности обсуждать творческие планы!

Тогда казалось, что появление новых лиц в руководстве (будь то генсек партии, директор завода, главред газеты, худрук театра) приведёт к неизбежным переменам к лучшему. На этом заблуждении основана эйфория любой революции. Но ведь если не существует поддержки снизу, если революция не выражает того, что называется «народными чаяниями», фиаско неизбежно. И в этом смысле показателен опыт большевиков, которые после своей победы в 1917-м смогли за четверть века подготовить страну к войне, находясь в несоизмеримо более сложных обстоятельствах, если сравнивать с революционерами конца 80 – начала 90-х. Без поддержки народа, который понимал, что новая власть действует в его интересах, без прочной внутренней связи с большинством ничего бы у них не вышло.

Китайская мудрость – «Не дай вам Бог жить в эпоху перемен» – стала особенно популярна у нас во времена перестройки. Я категорически не согласен с этим утверждением, скорее солидарен с Тютчевым: «Блажен, кто посетил сей мир в его минуты роковые!» Хотя понимаю: вряд ли со мной согласятся те, кто в 80–90-е оказался жертвой этих самых перемен, лишился, скажем, квартиры, стал бездомным в результате внедрения «рыночных институтов», оказался в один момент отрезан от исторической родины где-нибудь в Таджикистане или на той же Украине. Но если тебя не коснулись напрямую последствия тектонических сдвигов истории, если ты не ночуешь в подвале, не роешься в мусорном баке, не спасаешься бегством от разъярённой толпы националистов, борющихся с «русской агрессией», – перемены могут восприниматься по-другому.

Перестройка стала для меня временем прозрений, открыла глаза и на Французскую революцию, и на Февральскую с Октябрьской, и на любую другую эпоху перемен. Я увидел воочию на конкретном историческом примере, как человеческое сообщество тыкается слепым котёнком в разные стороны, совершенно не зная себя самоё, не понимая собственной природы. Я увидел, как растерянность, сопутствующая всякой революции, проявляет в людях с, казалось бы, безупречной репутацией такие скверные качества, о которых невозможно было и помыслить; как эпоха смены формаций выталкивает на авансцену истории тёмных личностей, делает значимыми фигурами тех, кто в иных обстоятельствах был бы безоговорочно зачислен в мошенники. Я увидел многотысячные, миллионные толпы на площадях, постепенно убеждаясь, что туда несёт людей, которым не удалось реализоваться, уверенных, что виновата в их персональных несчастьях порочная система, и лишь на этом основании желающих сменить принципы общественного устройства. Эти люди стоят на площади, взявшись за руки, поют песни, раскачиваются, выкрикивают лозунги, но жизнь – не на их стороне. Своим протестом эти люди с площади расчищают дорогу другим.

Недавно посмотрел документальный фильм о выборах во Франции – точно такая же многочисленная толпа сторонников Франсуа Олланда заполнила площади, рвала глотки и всё-таки привела к власти невзрачного провинциального клерка, абсолютное политическое ничтожество. Таким же образом ничтожных личностей приводила во власть толпа, которую мне довелось наблюдать в Москве. Помню людской поток на Тверской улице, вместе с которым я оказался возле магазина «Армения» и закричал снизу Саше Лазареву, жившему в этом доме на восьмом этаже, и каким-то чудом он меня услышал. Я попросился к нему и вскоре наблюдал с балкона за человеческим муравейником, заполнившим Пушкинскую площадь. Интрига была в том, что милиция не пускала народ на Манежную, и возбуждённая толпа всей своей массой сосредоточилась на этом вполне объяснимом запрете. Я видел, как у людей горела в глазах навязчивая идея: вот прорвёмся туда, на Манежную площадь, и победим, и в стране восторжествует справедливость.