В 90-е я особенно остро переживал распад СССР, очень много думал: как же так могло произойти? Как случилось, что мы потеряли страну? Но в полной мере проанализировать причины по горячим следам не представлялось возможным – отвлекали второстепенные детали, сиюминутное казалось исторически значимым. После Февраля и Октября 1917-го тоже ведь рассуждали, дескать, не уехал бы Николай II в Ставку, остался бы в Петрограде, и не пришли бы к власти большевики. Но сегодня ясно: это было вполне закономерное движение истории: появилась партия, способная действовать, она не только взяла власть, но и смогла удержать её во время Гражданской войны. Некоторые считают – исключительно благодаря репрессиям, однако я убеждён: никакими репрессиями власти не удержать, если нет народной поддержки. У Пушкина в «Борисе Годунове» на примере Лжедимитрия объясняется, чем силён политический лидер: «Не войском, нет, не польскою помогой, а мнением; да! мнением народным…» В период «перестройки» мнение народное было уже не на стороне большевиков.
Как они утратили народную поддержку? Когда перестали быть творческой партией? Вероятно, при Сталине, в 30-е, когда страна была занята подготовкой к войне. А потом – Великая Отечественная, а после нужно было создавать атомную бомбу, а когда история предоставила шанс чуть-чуть отдышаться, наполнить новым содержанием идеологию – Сталин умер. И пришли люди, способные лишь выполнять его указания. Творческого потенциала хватало максимум на то, чтобы стукнуть кулаком по столу и сказать: «Партбилет на стол положишь, если вовремя не будет выполнено указание партии!»
А ведь какие мощные творческие процессы происходили в стране с 1917-го, скажем, по 1934-й, когда случилось убийство Кирова. Для меня самая яркая иллюстрация происходящих тогда процессов – не кино, не литература, не факты из учебника истории, а периодика 20–30-х годов. Как-то мне попалась подшивка старых журналов тех времён, и я с головой погрузился в совершенно удивительный мир открытий, новых горизонтов, неподдельного воодушевления, мир «живого творчества масс». Создавалась промышленность, гремели гигантские стройки, взлетали новые самолёты. В творчество государственного строительства оказались вовлечены миллионы людей, принимавших цели государства, мечтавших этих целей добиться. Но к 80-м годам ХХ века исчез запал эпохи индустриализации, сник энтузиазм периода послевоенного восстановления страны. В 80-е общество оказалось совершенно не готово к свободной политической жизни, открытой полемике. По сути, старые партийные кадры не смогли ничего противопоставить энергичным лидерам гласности. И это тоже стало одним из уроков перестройки: партийный аппарат, вроде бы крепкий, устойчивый, могущественный, оказался не готов к реальной политической борьбе. Несколько раз мне доводилось бывать в Центральном комитете партии на Ильинке – громадное густонаселённое здание с бесконечными коридорами, на дверях таблички: начальник, замначальника, руководитель отдела… Партия курировала все виды производства, все области жизни страны, функционеры из этого здания контролировали каждую запятую в программных документах, инструкциях и регламентах, отслеживали работу каждого винтика сложного общественного механизма советского государства, и все эти люди в эпоху перестройки оказались, по существу, абсолютными нулями.
Правда, кроме этого печального опыта перестройки, возникали и явления с противоположным знаком – например, время вытолкнуло на поверхность новых людей, того же Кара-Мурзу, что стало для меня настоящим откровением. Сергей Георгиевич был блистательно последователен, когда обосновывал достоинства советской системы, когда выявлял механизмы предательства советского государства. Я читал Кара-Мурзу и думал: а что же можно ему возразить? Ведь Сергей Георгиевич безупречен в своих логических построениях. И действительно – никто ему не возражал, его просто замалчивали, игнорировали, Кара-Мурза существовал неким тайным знанием для особо посвящённых.
Ещё одна знаковая фигура – Владимир Сергеевич Бушин, блестящий публицист, бескомпромиссный полемист, который яростно, остроумно, с фактами в руках припечатывал всю эту камарилью: от Евтушенко до Собчака, от Ельцина до Солженицына. Читать его было настоящим праздником.