А недуг все не отпускал меня до конца дня. Было по-летнему тепло, но я ежилась и дрожала от холода. Жаркое солнце не могло согреть меня, только погружало в розовый сумрак под веками, когда меня била лихорадка.
Когда мы улеглись на щелястом полу чердака, меня все еще трясло. Виндлайер подкатился и обнял меня одной рукой. Его запах был мне отвратителен. И дело было не во въевшейся грязи и застарелом поте, меня отталкивал его собственный запах. Волчье чутье велело мне держаться от него подальше. Я попыталась сбросить его руку, но у меня не хватило сил.
– Брат, позволь мне согреть тебя, – прошептал он. – Это была не твоя вина.
– Моя вина? – вырвалось у меня.
Конечно не моя. Все, что происходит, – не моя вина.
– Это я натворил. Я создал прореху, и ты смогла сбежать. Двалия мне потом объяснила все. Я не сделал того, что надо было сделать, хотя понимал, что она бы этого хотела. И это открыло дорогу тебе. И ты пошла по этой дороге, уводя нас все дальше и дальше от истинного Пути. Теперь нам придется терпеть тяготы и лишения, чтобы преодолеть тернии и вернуться на Путь. Как только мы снова выдвинемся в Клеррес, все трудности будут позади.
Я дернула плечом, пытаясь высвободиться, но он только крепче прижал меня к себе. Его запах обволакивал меня со всех сторон, меня мутило при каждом вдохе.
– Запомни этот урок, брат. Прими Путь, и жизнь станет проще. Двалия поведет нас. Знаю, она кажется жестокой. Но она так злится лишь потому, что ты увела нас далеко с Пути. Помоги нам вернуться, и всем нам станет намного легче жить.
Слова звучали совсем не похоже на его обычную речь. Двалия тоже так не выражалась. Возможно, он повторял затверженный давным-давно урок.
С трудом ворочая языком, я выговорила:
– Мой истинный путь ведет домой!
Он похлопал меня по плечу:
– Вот и умница. Верно, истинный Путь ведет тебя к истинному дому. Теперь, когда ты признала это, все станет легче.
Я ненавидела его. Страдая от тошноты, злости и бессилия, я съежилась на полу.
Утром Двалия отвела нас на другие прибрежные улицы и принялась приставать к прохожим с вопросами, не слышно ли чего о корабле, направляющемся в Клеррес. Большинство пожимали плечами, другие и вовсе не обращали на нее внимания. Я сидела, обхватив себя руками, и мучилась, а Виндлайер, отойдя подальше от нас, бродил туда-сюда по улице и просил на пропитание. Он тщательно выбирал, к кому прицепиться, и я чувствовала, что эти люди не могли сопротивляться, когда он вторгался в их мысли. Они весьма неохотно лезли в кошельки, и удивление было на их лицах, когда они уходили. Богатых прохожих на этих улицах было мало. Я подозревала, что Виндлайер жалеет бедняков и не обирает их слишком сильно, хотя Двалия ругает его за это.
Настал день, когда выклянченных им денег не хватило на ночлег. Я думала, что хуже мне уже не будет, но, когда с приходом ночи похолодало, меня стало трясти так, что зубы застучали.
Обычно Двалия не обращала особого внимания на то, как мне худо, но той ночью она, наверное, испугалась, что я могу умереть. Нет, она не попыталась помочь или утешить меня, зато выплеснула гнев на Виндлайера.
– Да что с тобой творится? – обрушилась на него Двалия, когда улицы опустели и она смогла отчитать его без посторонних ушей. – Ты же был такой сильный, а теперь от тебя никакого толка. Ты управлял отрядом наемников, одновременно скрывая их от чужих глаз, а теперь едва способен вытянуть пару грошей из кошелька крестьянина.
И тогда впервые за много дней я расслышала в его голосе нотку неповиновения.
– Я голоден, я устал, я далеко от дома. И ужасно расстроен из-за всего того, что повидал. Я правда очень стараюсь. Но мне нужно…
– Нет! – злобно перебила она. – Тебе не нужно. Ты хочешь. И я знаю, чего ты хочешь. Думаешь, я не замечала, какое удовольствие она тебе доставляет? Да у тебя глаза закатываются и слюнки текут! Нет. Осталось всего чуть-чуть, и надо поберечь это на самый крайний случай. А потом тебе больше ее не достанется, Виндлайер. Никогда не достанется, потому что с тех пор, как мальчик-раб о девяти пальцах освободил змею, мы не можем пополнить запасы.
Ее слова отдались во мне странным звенящим эхом, словно воспоминание о том, чего со мной никогда не было. Мальчик-раб о девяти пальцах… Я почти воочию видела его, темноволосого, щуплого, сильного лишь духом. Сильного духом, чтобы поступать правильно.
– Змея в каменной чаше, – пробормотала я себе под нос.
Это был не сон о змее в чаше, нет.
– Что ты сказала? – вскинулась Двалия.
– Меня опять тошнит, – сказала я то, что постоянно твердила последние несколько дней.