Судьба убийцы

– Я всегда гадал, каково это. Никогда не пробовал. – Виндлайер говорил мечтательно, как ребенок. Серые птицы скользят в голубом небе. Ветер в наших парусах, солнце на волнах. – Я плохо помню, что со мной сделали. Только боль. Им быстро стало ясно, что я не должен делать детей для Клерреса. Когда девочки рождаются такими, как я, их убивают. И большинство мальчиков тоже. Но Двалия заступилась за меня и мою сестру Одиссу. Мы были близнецы с почти безупречной родословной Белых, но… родились неправильными. Она спасла мне жизнь, когда все считали, что я должен умереть. – Похоже, он думал, что я должна восхититься великодушием Двалии.

– Как ты можешь быть так слеп! Так глуп! – Гнев разрушил плотину моего самообладания. – Она оскопила тебя, как теленка, а ты готов ей ноги целовать за это! Да кто она такая, чтобы решать, что у тебя не должно быть детей? Она бьет тебя, лупит, а ты таскаешься за ней, будто пес, который обнюхивает мочу других собак. Она поит тебя какой-то гадостью, чтобы ты творил для нее магию, в которой она ничего не понимает, зато решает, на что ее направить! Да ей наплевать на тебя, Виндлайер! Вообще наплевать! А ты так глуп, что даже не замечаешь, как она тебя использует, и не понимаешь, что она бросит тебя, как только ты станешь ей не нужен! Она бьет тебя и обзывает по-всякому, но стоит ей улыбнуться, ты тут же ей все прощаешь! Ты зовешь меня братом, но тебя не волнует, что она собирается мучить меня, а потом убить. Ты знаешь все это не хуже меня. Ты мог бы помочь мне. Если бы тебе было до меня дело, ты бы помог! Лучше бы мы сбежали еще с того, первого корабля в любом порту, и я бы отправилась домой, к своим родным, а ты мог бы сам решить, как жить дальше. А ты вместо этого помог убить женщину, которая не сделала тебе ничего плохого и была добра ко мне. И вы бросили калсидийца умирать за вас, после того как ты заставил его убить ту женщину ради Двалии! Ты трус и дурак!

Нет, это я дура. Откуда-то из далекого далека донесся затихающий волчий вой. А потом Виндлайер очутился у меня в голове.

Спокойно, я не сделаю тебе ничего плохого, просто дай мне взглянуть, что ты прячешь, чего ты боишься, спокойно, братик, я не сделаю тебе ничего плохого, только дай взглянуть, бормотал он восторженно, вороша и расшвыривая мои воспоминания, как осенняя буря – сухие листья. Я возводила перед ним одну стену за другой, но он рвал их, как бумажные. Меня тошнило, и голова шла кругом под наплывом воспоминаний; каждое из них воскрешало то, что я чувствовала тогда. Вот мама упала и умерла; вот перемычка у меня во рту порвалась от удара по голове; вот кот, спокойный и теплый, урчит под моей рукой; в зимней кухне светло от пламени в очаге, пахнет жареным беконом и свежевыпеченным хлебом; Фитц Виджилант насмехается надо мной; Персивиранс падает со стрелой в груди… Виндлайер рылся в моих воспоминаниях, как сладкоежка в вазе с печеньем: там откусит, тут лизнет. Он пачкал их своими прикосновениями, словно, узнавая меня, становился моим хозяином.

Так ты все-таки видишь сны! – Он был сам не свой от радости.

Меня вытеснили из моего разума, я не могла кричать – голос не слушался, не могла поднять руки, чтобы стукнуть Виндлайера. Вот я пишу в моем дневнике… НЕТ! Нельзя, чтобы он это увидел, нельзя, чтобы прочитал! И вдруг все исчезло, остались только длинные, острые, рвущие плоть зубы и горячее дыхание из пасти. Отец крикнул: «Осторожно! Он опаснее, чем кажется!» И я очутилась в клетке, откуда не могла выбраться, а какой-то вонючий человек яростно тыкал в меня палкой, и увернуться было невозможно. Никогда в жизни мне не было так больно! Боль не ослабевала, тот человек ругался и тыкал меня снова и снова, так злобно, будто хотел проткнуть насквозь. Я выла, скулила и рычала, я бросалась на прутья клетки и грызла их, но палка все равно разила меня и всегда находила самые больные места – живот, горло, под хвостом, член. В конце концов я упала, вереща и скуля, но избиение продолжалось.

Внезапно Виндлайер исчез из моей головы. Мой разум снова принадлежал только мне. Содрогаясь от рыданий, я выстраивала стену за стеной. Я корчилась от воспоминаний о боли, по щекам текли слезы… но сквозь них я видела, что Виндлайер лежит на боку, рот его безвольно открыт, глаза остекленели, – похоже, он упал без чувств. «Как волк в клетке», – осенило меня. Как Волк-Отец.