И Волк-Отец исчез, будто его и не было. Будто я его просто придумала, чтобы было не так страшно. Вот так же исчез и мой настоящий отец. И я вдруг поняла, что не должна думать и о нем тоже.
Виндлайер сел, но его все еще трясло. Он уперся ладонями в палубу и жалобно посмотрел на меня:
– Что это было? Ты же не волк! Ты не можешь этого помнить!
Его нижняя губа дрожала от обиды, будто я сжульничала в игре.
Меня переполнила ярость.
– Зато я могу помнить это! – крикнула я и швырнула в него ту ночь, когда Двалия так избила меня, что вырвала плечо из сустава, каждое мгновение моих мучений. – И это! – И я невольно стиснула зубы, вспоминая для него во всех подробностях, как вгрызалась в щеку Двалии, какова была на вкус ее кровь, текущая по моему подбородку, как больно она меня колотила и как пыталась стряхнуть, а я не обращала внимания и продолжала кусать…
Он прижал ладони к щекам.
– Не-е-е-е-е… – Его голос сошел на нет. Выпучив глаза, Виндлайер уставился на меня и взмолился: – Не показывай мне этого! Не заставляй меня чувствовать, будто я жую ее лицо!
Я ответила ему равнодушным взглядом:
– Тогда держись подальше от моей головы. А то я тебе еще не такое покажу!
У меня не было представления, чего бы такого выудить из памяти, чтобы ему стало еще хуже, но он больше не читал мои мысли, так что я использовала угрозы, чтобы не подпускать его к ним. Я подумала о том, как он предал меня, как помог им найти и убить торговца Акриэль. О том, как он наступил на мою цепь на причале, когда я пыталась сбежать.
Я собрала воедино всю свою ненависть, заострила ее и метнула прямо в него:
Никогда прежде я ничего такого не делала. Его глаза резко распахнулись, и он шарахнулся от меня. И тогда, в ту самую минуту, я поняла, что я сильнее его. Он проник в мой разум, когда я потеряла бдительность, но ему пришлось убраться. Виндлайер обрушился на меня в полную силу, но я победила.
Дверь каюты распахнулась, и появился наш красавчик-капитан. Одежда его была в безупречном порядке, как и всегда; щеки чуть раскраснелись. Он взглянул вниз, на меня, потом на Виндлайера, и во взгляде его промелькнуло удивление, словно он рассчитывал увидеть здесь вовсе не нас. Потом я ощутила, как поток магии Виндлайера омыл его разум. Складки на капитанском лбу разгладились, губы, изогнувшиеся в недоумении, искривились от легкого отвращения.
– Леди Обриция, эта твоя служанка… Клянусь, когда мы прибудем в Клеррес, мы подберем тебе вместо нее опрятную девушку, на которую приятно смотреть. Прочь с дороги, отродье!
Он слегка пнул меня ребром подошвы, и я отодвинулась и встала.
– Как вам будет угодно, господин, – вежливо ответила я. И успела отойти на несколько шагов, когда меня догнал голос Двалии:
– Нет, дорогой, но все равно спасибо. Пойди сюда, Би! Прибери в комнате, сейчас же!
Я замерла, уже готовая броситься прочь.
– Ты слышала, что сказала твоя хозяйка. Живо!
– Да, господин. – Я скромно потупилась.
И все равно, когда проходила мимо, капитан отвесил мне такой подзатыльник, что меня швырнуло вперед, и я едва не упала. Ударившись о косяк двери, поспешно вошла, Виндлайер наступал мне на пятки.
– И этот малый тоже недостоин быть твоим телохранителем. Надо бы выгнать его и взять сильного парня, который знает свое дело. – Капитан покачал головой и со вздохом добавил: – Увидимся вечером, дорогая.
– Время до новой встречи будет тянуться как патока, – вальяжно-слащавым голосом отозвалась Двалия. И рявкнула уже совсем другим тоном, закрывая дверь: – Прибери тут!
Капитанская каюта была роскошной. Она занимала все пространство на корме от борта до борта, иллюминаторы в ней выходили на три стороны. Стены были отделаны тщательно отполированным красным деревом, а все остальное – в кремовых тонах или золоте. Тут стояла огромная кровать, заваленная бежевыми подушками, набитыми пухом, деревянный стол цвета ржавчины и мха, такой большой, что вокруг него свободно размещалось шесть стульев с высокими спинками. Там была мягкая кушетка у иллюминатора, раскладной штурманский стол у стены и крохотный чуланчик, где можно было облегчиться: нечистоты сливались по трубе прямо в море. Каждую ночь Двалия запирала меня в этом тесном и вонючем чулане, потому что боялась, что я могу напасть на нее во сне.