Со стороны трапа, ведущего на палубу, раздались шаркающие шаги. Я стала думать о море, о перекатывающихся волнах, о том, как солнце играет на их гребнях. Подумала о чайках: они летают высоко-высоко и все же кажутся огромными. А если такая птица опустится на палубу, насколько большой она окажется? Размером с меня? А что они едят? Где гнездятся, где садятся отдохнуть, когда забираются так далеко от суши? Я заполнила голову этими ширококрылыми белыми птицами и больше ни о чем не думала. Когда Виндлайер опустился на корточки рядом со мной, я задумалась, как он выглядел бы, будь он птицей. Я мысленно нарисовала ему клюв, блестящие перья и рыжие лапы со шпорами, как у петуха.
– Они все еще там?
Он не удостоился моего взгляда и ответа. Длинные, блестящие, серые перья.
– Я не буду ломиться в твою голову.
Подумала это, но стен не опустила. Виндлайер был уже не так могуч, как в тот день, когда выпил змеиную слюну, но все равно силен. Я начала понимать, что если магия моего отца всегда при нем, то магия Виндлайера прибывает, только когда он пьет зелье. Интересно, как скоро он израсходует ее? Как скоро я смогу строить планы, не боясь разоблачения? Не думать об этом!
– Ты мне не веришь.
Он сказал это с такой тоской, что мне стало почти что совестно. Вот только он взял эти слова из моей головы и произнес их вслух. Ему нельзя доверять. Ни капельки. Я знала это, знала всем своим существом. Мне отчаянно был нужен союзник, но Виндлайер никогда не будет на моей стороне.
– Бедная Двалия. – Виндлайер смотрел на дверь каюты, на лице его застыло отвращение. – Ему все мало! Это я виноват. Я заставил капитана Дорфела увидеть в ней прекраснейшую женщину, какую он только мог себе представить. – Он почесал в затылке. – Вообще-то, нелегко поддерживать в нем желание. Приходится постоянно отслеживать, кто смотрит на нее в ту или иную минуту. Это очень утомляет.
– А какой он ее видит?
Чертово любопытство! Вопрос сорвался у меня с языка, прежде чем я спохватилась, что с Виндлайером не надо разговаривать.
Он улыбнулся, обрадованный, что я прервала молчание.
– Я не указываю им, что именно они должны видеть. Просто внушаю, чтобы видели то, что им нравится. В Двалии я заставил капитана видеть красавицу, которой он хочет помочь. Не знаю, как именно она выглядит в его глазах.
Виндлайер посмотрел на меня, ожидая, что спрошу еще о чем-нибудь. Я прикусила язык и стала думать о том, как иногда солнце сверкает на гребнях волн так ярко, что больно смотреть.
– Себя самого я представил им как «просто слугу». Человека, который не представляет угрозы. И интереса.
Он снова подождал. Я хранила молчание.
– А про тебя я им внушил, что ты некрасивая, туповатая и от тебя воняет.
– Воняет? – снова не удержалась я от вопроса.
– Чтобы никто к тебе не приставал. Когда мы плыли в лодке, были такие, кто смотрел на тебя и хотел… хотел сделать с тобой то, что сейчас капитан делает с Двалией. – Он скрестил на груди короткие ручки. – Я защищаю тебя, Би. Знаю, ты не веришь мне и ненавидишь меня, но я все равно тебя защищаю. Открой же наконец глаза и пойми: мы везем тебя туда, где безопасно, туда, где твое место – есть и всегда было. Двалия столько вытерпела ради тебя, а ты отплатила ей только тем, что добавляла трудностей, да еще и дралась.
Тут, словно услышав наш разговор и решив вызвать у Виндлайера еще больше сочувствия, Двалия разразилась чередой стонов, один громче другого. Виндлайер посмотрел на дверь каюты, на меня и снова на дверь:
– Может, нам надо войти? Ей нужна помощь?
– Они уже почти закончили.
Я знала, что эти двое спариваются, но весьма смутно себе представляла, как все происходит. За те дни, что пришлось сидеть на часах за дверью, я узнала только, что при этом всегда раздаются ритмичный стук и стоны, а каюта пропитывается запахом пота. После Двалия несколько часов ходит сонная, и издеваться надо мной ей малоинтересно. Мне было все равно, что капитан делает с ней во время этих дневных визитов.
С дурацкой снисходительностью Виндлайер пояснил:
– Ей приходится позволять ему это. Если бы она отказывалась, мне было бы труднее заставлять капитана верить, что он любит ее. Она терпит все это ради того, чтобы мы могли благополучно попасть в Клеррес.
Я открыла было рот, чтобы сказать ему, что сомневаюсь в этом, но сдержалась. Чем меньше мы говорим, тем лучше для меня. Солнце на волнах. Серые птицы в небе.
Стоны сделались предельно частыми и пронзительными, потом перешли в протяжный выдох. Еще череда быстрых стуков – и все стихло.