Судьба убийцы

Она теплая, как щенок! И пахнет, как только что родившийся щеночек! Со мной тебе нечего бояться, малышка. Ой, она смотрит на меня! Глядите, она на меня смотрит!

До меня донесся голос Эллианы:

Она вырастет, доверяя тебе.

Если бы только я был с вами! – При этой мысли сердце мое понеслось вскачь.

Не волнуйся, Фитц. Пока тебя нет, я буду ей дедушкой. Олух предложил это от всей души, и все, что мне оставалось, – это дать ему почувствовать мою благодарность. Мне подумалось, что, возможно, мой чудаковатый старый друг станет лучшим дедушкой, чем я.

Где вы сейчас? – спросил Дьютифул.

Стоим на якоре у входа в гавань Клерреса. Сегодня я отправлюсь спасать Би.

Их захлестнули переживания, их было так много, что всех не перечислишь, но ярче всего мерцали страх и надежда.

Будь осторожен, тихо взмолилась Неттл из далекого далека.

Будь беспощаден. Убей их всех и обрушь город им на голову. Верни Би домой, к нам! – Это был Дьютифул. Он посмотрел на дочку Неттл, потом на слегка округлившийся живот Эллианы. В нем пробудилась ярость отца. Убей Слуг! Пусть они пожалеют, что услышали о Видящем!

Стоило ему назвать мое родовое имя, что-то огромное зашевелилось в глубине потока Силы. Никогда еще я не сталкивался ни с чем подобным. Неттл, Дьютифул и Олух разом отпрянули.

Стены! – крикнул я им, но их уже и след простыл.

Как только Олух отвлекся, они растворились, как утренний туман, и я остался один в трясине чужой магии – какой-то отвратительной, неправильной, порченой и грязной магии. Словно ребенок шипел по-змеиному. Густая, склизкая, она вздымалась вокруг меня. Бесшабашно потянувшись вовне, я открыл путь внутрь себя. И этот чуждый разум просочился в меня.

Это был слякотный поток мыслей. Я постарался сделаться маленьким и неподвижным, как орех в скорлупе. Меня учили использовать Силу прицельно и аккуратно, направляя в противника, как меч. Этот разум пёр, как тесто из квашни. Он был могуч, но не имел формы и цели. Так пахотная лошадь может навалиться в стойле на своего хозяина. Я замер и не сопротивлялся.

Видящий. Это имя… – Он ощупью искал меня. Я затаил дыхание. Я чувствую тебя. Ты ведь близко, да? А что это ты привел с собой? Это не человек…

Поток густой магии коснулся Совершенного. Корабль очнулся, по палубе пробежала дрожь.

Не трогай меня! – велел корабль, и я успел ощутить его отвращение, прежде чем Совершенный воздвиг собственную защиту, ту самую, при помощи которой скрывал от меня свои мысли.

Разум побился об него волной, но тщетно и вернулся ко мне. Окутал меня со всех сторон, меня стало мотать и кидать, как щепку в море. Я не мог защититься от него, потому что он уже проник в мой разум. Его мощь ужасала меня, однако он, похоже, совсем не умел ею пользоваться. Слепо метался, неспособный схватить меня. Я хранил молчание, и вскоре он презрительно отбросил меня, отвлекшись на нечто другое. Это был чей-то голос, я смог расслышать его:

– Виндлайер, просыпайся! У меня есть к тебе вопросы. – Потом перепуганный шепот: – Что ты натворил! Симфэ! О нет, она мертва! Что ты наделал, уродец! И Двалия тоже? Ты и собственную госпожу убил?

– Нет! Я не убивал их! Никто меня не слушает! Ты приходишь сюда снова, и снова, и снова и заставляешь говорить то, чему не хочешь верить! Ты пришел, чтобы опять делать мне больно, да, Колтри? Тебе нравится делать мне больно!

Чужой страх обрушился на меня, словно молот, так сильно, что я остолбенел. Но вслед за страхом пришла волна ярости, кипящей ненависти, в глубине которой таилась болезненная обида брошенного ребенка. Он выплеснул все это наружу:

– Двалия мертва! Симфэ мертва! Ты делаешь мне больно снова и снова, а я говорил тебе, что Би плохая, что у нее есть магия и она может творить страшные вещи, а ты отвечал, что я лгу, и делал мне еще больнее. И вот теперь они мертвы, а ты снова пришел мучить меня! Ну так теперь я сделаю тебе больно!

Он целился не в меня, иначе я бы закричал в голос, как Колтри. Но даже того, как меня случайно задело, хватило, чтобы я бессильно повалился на палубу Совершенного, корчась от невыносимой боли. Я знал, что это за орудия. Раскаленные щипцы, цепи, на которых я висел, не дотягиваясь ногами до пола, крошечные лезвия, исследующие мою плоть. Потом он ощутил, на что способен.