Судьба убийцы

Где-то далеко, не соприкасаясь со мной разумами, дико хохотал Виндлайер. Мне не нравилось, как победительно звучал его смех, но я боялась думать о нем. Путь наружу – это и путь внутрь. Я не позволяла себе задержаться мыслями на шуме, который он поднял. Думала только о жимолости и о том, что сорняки надо выпалывать с корнем. Надо следить, чтобы ни кусочка корня не осталось в земле, иначе сорняк снова прорастет. Я полола грядки в мамином огороде. Собирала стебель и листья в пригоршню и медленно, осторожно вытягивала растения вместе с длинным желтым корнем.

Пальцы соскальзывали с дверной ручки, и вытащить в коридор тяжелый деревянный стул масляными руками тоже было тяжело. Ножки стула скрежетали по полу. Я ничего не могла с этим поделать. Влезла на стул. Вторая половинка свечи была меньше. Мне пришлось встать на цыпочки, чтобы дотянуться до пламени ее растрепанным фитильком. Я стояла, вытянув руку над головой, и ждала, ждала… Наконец пламя лампы затеплило мою свечу.

Они найдут тебя. Они уже идут за тобой! Ты умрешь смертью предателя! Я выжег этот приказ в их головах и в голове Колтри тоже! Они не успокоятся, пока не найдут тебя.

Ты опоздал.

Не стоило позволять ему услышать это, но я не удержалась. Я дала ему увидеть пламя, ощутить аромат жимолости, которую мы с мамой собрали и пропитали ею свечу. А потом швырнула в него изо всех сил ужасный запах горящей Симфэ.

Я поскользнулась, когда слезала со стула. Свеча выпала из моей руки и покатилась. Я бросилась следом, подхватила ее, и пламя лизнуло мою испачканную в масле руку. Масло не вспыхнуло. Но мои босые ноги тоже были в масле и скользили по полу, когда я навалилась на тяжелую дверь во вторую комнату со свитками. На этот раз я не стала оставлять свечу на полу. Вошла внутрь и подожгла груды бумаг под столами. Пройдя мимо четырех рядов стеллажей, снова опустилась на корточки и подожгла ворох на полу. В третий раз, к моему удивлению, бумага вспыхнула сразу, и пламя побежало прочь от меня по дорожке из сброшенных свитков. Я бросилась к двери наперегонки с огнем. На пороге обернулась.

– Прощай, мама, – сказала я и положила последний обломок свечи на промасленный свиток.

Пламя взметнулось высоко, охватило деревянные шкафы и полки, заполнило узкие проходы между стеллажами. Языки его были такими высокими и жаркими, что свитки на вторых, третьих и даже четвертых полках побурели и вспыхнули. Дым свивался под потолком в черные жгуты, они напомнили мне утонувших змей, застигнутых приливом.

Я стояла на пороге, лицом в зал, глядя на огонь, вдыхая дым и запах паленого, чувствуя волны жара. Вместе с ними вверх взлетали пылающие клочья бумаги, и опускались на верхние полки, словно голуби на насест, и поджигали свитки, что хранились там.

Мне пришлось всем весом навалиться на дверь, чтобы открыть ее. А когда я это сделала, воздух из коридора рванулся внутрь, и пламя взревело. Я выскочила наружу, испугавшись, как бы не вспыхнуло масло у меня на руках и одежде. Свеча в первом хранилище свитков уже сделала свое дело. Дверь в тот зал сотрясалась, словно огонь колотил в нее изнутри, требуя его выпустить. И каждый раз, как дверь содрогалась от напора пламени, наружу вырывалась тонкая струйка дыма. Это напомнило мне облачка пара, вырывающегося из собачьей пасти в морозный день.

Я замерла, ловя хрупкое равновесие этого мгновения. Это был мой звездный миг. Ради него я появилась на свет; прямо сейчас осуществлялось то, ради чего я родилась. Стоит мне пошевелиться – и разные пути в будущее снова придут в движение, закружатся вихрем. Но в это прекрасное мгновение я исполнила свое предназначение. Возможно, я выживу. Мне очень хотелось остаться в живых, но только если этот путь позволит мне сбежать от Слуг. Если выжить означает, что меня снова схватят, что меня обрекут на смерть предателя, что я увижу лицо Виндлайера, – нет. Я знала, что́ они зовут «смертью предателя». Я видела, как умирала бедная посланница, как кровавые слезы текли по ее щекам, когда паразиты пожирали ее изнутри. Если выбирать между неволей и смертью – лучше смерть. При этой мысли мое сердце забилось быстрее, и с каждым его ударом я все больше понимала, что стою перед выбором. Двигаться – не двигаться. Вбежать в хранилище свитков, чтобы пламя охватило меня. Это все равно будет более быстрая смерть, чем та, которой предадут меня Слуги. Плакать – не плакать. Побежать налево – побежать направо. Побежать обратно в тюрьму и запереться в камере – спрятаться в саду. Все решения, которые я могла принять, и от каждого решения разбегалось бесчисленное множество путей.

Мой огонь разгорелся жарко. Я уже чувствовала запах занимающихся дверей, и даже стало заметно, как темнеют их доски. В коридоре стало теплее. Насколько большой урон я могла нанести?