– Зачем ты убрал руку? Мне с тобой спокойно, я ничего не боюсь, – не заметив, что перешла на «ты», сказала она.
– Я не хотел пугать тебя.
– Тогда верни руку на место, и я перестану бояться. Мне всегда не по себе на кладбищах…
Леон повиновался, не понимая, почему делает это, а Лиза прижалась к нему и засопела как ребенок. Они просидели так довольно долго, рука у Леона затекла, но он боялся пошевелиться, чтобы не разрушать возникшее между ними ощущение близости.
– Надо заканчивать уборку и домой ехать, – пробормотала Лиза, – а то я, наверное, тебя оторвала от чего-то.
– Нет. У меня выходной сегодня.
– Но все равно нужно доделать, пока есть силы, а то сейчас совсем развезет на жаре, и ничего не захочется. Ты посиди, я быстро, – вывернувшись из-под его руки, Лиза встала и снова вернулась к памятнику.
Смыв последние разводы с мрамора, она аккуратно сложила в пакет тряпку, перчатки и пустую бутылку, заперла дверку и вопросительно посмотрела на Леона:
– Ну что, идем?
Он послушно поднялся, сгреб в охапку сорванную траву и пошел в сторону большой ямы, предназначенной для мусора. Лиза, разложив на могиле гвоздики, двинулась следом. От Леона не укрылось, что, когда они проходили мимо памятника Наковальне, Лиза чуть замедлила шаг и снова бросила взгляд на фотографию. «Зачем она ее так разглядывает? Как будто проверяет что-то», – подумал Леон, направляясь к машине.
Забравшись на переднее сиденье, Лиза кинула назад рюкзак и серьезно посмотрела на Леона, запускавшего двигатель:
– Лень, спасибо тебе. Я бы одна ни за что…
– Это пустяки. Он мой друг, а я даже не знал, где он похоронен.
– Все равно спасибо.
Он довез ее до дома, высадил и не уезжал до тех пор, пока девушка не скрылась в подъезде, и только после этого увидел припаркованную прямо напротив «БМВ», принадлежавшую Ворону, – эту машину он временно предоставил генералу вместе с водителем. Это Леона насторожило – какого черта делает здесь генерал, если у его сотрудницы выходной? И где он сам, если в машине только водитель? Ответ напрашивался сам собой и очень не понравился Леону.
Глава 18
Урал. Марина
Глупо быть лидером гонки к краю пропасти, если за спиной нет крыльев.
Выспавшаяся за день Марина не сомкнула глаз всю ночь. Рядом на постели вытянулся измучившийся Хохол, лежал на животе, привычно сунув руку под подушку, как будто сжимал там свою «финку». Марина смотрела на спящего мужа со смешанным чувством жалости и нежности. Он весь день выполнял ее прихоти, терпеливо снося истерику и похмелье, и теперь, совсем измочаленный, мерно дышал во сне.
«Достается тебе, бедолага, – думала Марина, глядя на его расслабленное и спокойное лицо. – Удивляюсь терпению – я бы давно уже ушла, не стала терпеть, а ты каким-то образом ухитряешься все выдержать. Наверное, это та самая любовь, которая одна на всю жизнь. Ты меня столько лет добивался – не зря же, не просто так, не из интереса. Почему я так не могу?»
Она встала и, чтобы не разбудить Женьку, на цыпочках вышла в кухню, закрыв за собой двери спальни. Щелкнув висевшим над столом бра, глянула на часы – половина пятого. В открытую форточку доносился запах чего-то цветущего, но Марина никак не могла вспомнить, что это. Тишину столь раннего часа не нарушало ничего – ни звуки машин, ни бродячие собаки, ни даже птицы. Коваль сварила кофе, перелила из джезвы в чашку и взяла сигарету. Закурив, она рассеянно уставилась в окно, думая о том, чем сейчас занимается сын. «Как чем – спит в палатке, конечно. Интересно, он скучает по мне? Или ему хорошо в лагере, с друзьями? Никогда не думала, что буду вести себя как наседка – это я-то!»
Поднеся к губам чашку, Марина вдруг почувствовала неприятную дрожь в руке. Она оглядела пустой двор и вдруг поняла, что из припаркованной прямо напротив подъезда «девятки» кто-то рассматривает в бинокль окна – она даже видит блики света на линзах.
– А вот это уже оригинально, – пробормотала она, делая шаг назад от окна, – не успела приехать – уже в оптику рассматривают. Спасибо, что пока не в прицел. Это кто же у нас такой шустрый? И в какой момент мы с Женькой прокололись? Сейчас его разбудить или подождать, что дальше будет? Поди, не станут из «Мухи» шмалять…