Судьбы иосифлянских пастырей

В итоге, о. П. Белавский «показал» на допросе, что, поселившись в Новгороде, «стал подбирать единомышленников и объединять их в контрреволюционную группу», в частности, в начале 1938 г. в своей квартире «завербовал» К. Быстреевского и И. Предтеченского: «Одобрив мои намерения, Быстреевский заявил, что он не только примет участие, но и готов выполнить любое задание, вплоть до самопожертвования». В июне 1938 г. священник в присутствии других «участников группы» якобы «восхвалял агрессию Германии и Италии в Испанию», говорил об их скорой войне с СССР и свержении советской власти, «одобрял предательскую деятельность Зиновьева, Тухачевского и др.», выражал ненависть за антирелигиозные преследования духовенства. Грубая фальсификация показаний о. Петра следователем видна хотя бы из того, что допрашиваемому приписана фраза об основных направлениях контрреволюционной деятельности из четырех пунктов, которая почти дословно повторяется в показаниях К. Быстреевского, И. Предтеченского и в обвинительном заключении[584].

В конце того же страшного дня 28 сентября, пользуясь тем, что обвиняемые были временно сломлены, следователь заставил их подписать объявление об окончании следствия и отсутствии претензий. Но уже вскоре о. Петр решил продолжить борьбу. В его упоминавшемся заявлении Верховному прокурору, в частности, говорилось: «…я был вызван следователем из больницы на допрос, где, пользуясь моей слабостью, следователь предложил мне подписать ложный материал, его рукой написанный и им же средактированный в вопросах и ответах. Прочитав его, я отказался, но после применения суровых мер воздействия (были нанесены побои с оскорблениями) я вынужден был подписать ложь и неправду, кроме того, угрожал высылкой моей семьи. Я подписал тогда протокол и сразу сигнализировал об этом обл. прокурору и в НКВД, не имея до сих пор ответа»[585].

Посчитав, что дело закончено, органы следствия 1 октября составили обвинительное заключение и приняли постановление о выделении еще одного дела в отношении прот. Ф. Романюка, В. А. Васильева и В. И. Иванова в отдельное производство. В заключении не нашли отражения предъявлявшиеся на допросах о. Петру обвинения в повстанческой и диверсионной деятельности, но указывалось, что он еще в 1934 г. создал в Новгороде контрреволюционную группу из трех человек, члены которой якобы: «1. Проводили обработку населения в контрреволюционном направлении и вербовку лиц, враждебно настроенных к сов. власти. 2. Проводили контрреволюционную пропаганду, направленную против мероприятий ВКП(б) и сов. власти. 3. Распространяли контрреволюционные провокационные слухи о предстоящей войне фашистских стран против СССР и якобы неизбежной гибели сов. власти. 4. Высказывали клеветнические измышления о положении трудящихся в СССР и всячески восхваляли жизнь населения в фашистских странах». Кроме того, П. Белавский обвинялся в том, что он «являлся участником контрреволюционной организации церковников города Ленинграда, в которую завербован в 1928 г. руководителем этой организации бывшим жандармским офицером Бондаревым»[586].

29 октября 1938 г. было принято постановление направить дело в Судебную Коллегию по уголовным делам, а 4 ноября его утвердил заместитель начальника Управления НКВД по Ленинградской области (куда в то время входил Новгород). Казалось, вынесение приговора неизбежно. Однако этому помешали два обстоятельства: упорная борьба о. Петра и отстранение Ежова с поста главы НКВД, в связи с чем начался пересмотр некоторых следственных дел. 19 декабря 1938 г. о. П. Белавский написал заявление о своей невиновности и фальсификации итогов следствия в Наркомат внутренних дел, 4 января 1939 г. — областному прокурору, 9 февраля — Верховному прокурору СССР, а 20 марта — в Президиум Верховного Совета СССР. Наконец, была назначена проверка дела.

11 апреля 1939 г. о. Петра вновь допросили, и он заявил о своей полной невиновности: «Никаких показаний о проводимой мною контрреволюционной деятельности в сентябре 1938 г. я не давал. Протокол допроса я действительно в сентябре прошлого года подписал, но он был написан в моем отсутствии следователем Андреевым, привезен в тюрьму для подписи, прочитав протокол, подписать его я отказался. В этот же день вскоре после того, как я в тюрьме отказался подписать протокол, меня вызвали на допрос в здание городского отдела НКВД, где следователь Андреев предложил мне снова подписать этот же протокол, что я и сделал, но подписал его под насилием со стороны последнего». Еще на одном допросе — 16 апреля — батюшка снова категорически отверг свою контрреволюционную деятельность и агитацию[587].