Судьбы иосифлянских пастырей

Еще одни интересные воспоминания о кружке почитателей старца оставила дочь петербургского протоиерея Владимира Шамонина Елена Владимировна: «…в начале марта 1927 года, Владыка Мануил [Лемешевский] с Соловков написал мне, чтобы я нашла на Тихвинском кладбище Лавры могилу монаха Патермуфия и могилу схимон. Алексия. Немедленно двинулась на розыски… И быстро нашла каменную плиту, почти вросшую в землю, где была высечена надпись: „Здесь покоится прах монаха Патермуфия“. Плита была огорожена железной оградой, также вросшей в землю. Могилка старца оказалась под окошечком маленького домика, как я поняла, сторожки. Дверь в нее была открыта. Я заглянула… В полу стояла вода, на которой были настелены доски, и на них, на коленях, молился пожилой человек. В углу, перед иконой Божией Матери, похожей на картины итальянских художников, горела лампадка. Я сразу узнала молящегося, когда он обернулся: это был старый швейцар митрополичьих покоев Сергей Афанасьевич. Мы не были знакомы, мне его назвали давно наши лаврские богомольцы — он всегда стоял за службами… Всегда один и глубоко сосредоточен. Неутешная скорбь была написана на его благообразном, благоговейном лице. Мне рассказывали, что Сергей Афанасьевич живет один и весь погружен в молитву и незабвенную память покойного Митрополита Вениамина, у которого он служил, расстрелянного большевиками летом 1922… В следующие мои посещения я его не встречала — он приходил рано. Нашла я его там, придя в тот день, сразу после открытия ворот кладбища.

Вместо Сергея Афанасьевича в домике Патермуфия появилась женщина лет 60-ти, потом стали приходить сюда молиться люди и приносить иконы и лампады, которыми вскоре и были заполнены все стены. У задней стены было нечто вроде скамьи и ложа — здесь отдыхал когда-то ночной сторож, но все посетители „домика“ были уверены, что это ложе старца Патермуфия. Сбоку, в „головах“ этой скамьи я заметила громадную, совершенно черную икону на толстой доске, и с трудом разобрала, что это — „Покров“ Пресвятой Богородицы, в уголке иконы изображена Богородица как Посетительница больного. Это изображение называется „Целительница“. Женщину, присматривающую за „домиком“ и за лампадами, звали Мария Ивановна, и она там находилась с открытия до закрытия Тихвинского кладбища ежедневно. Лампад стало очень много. Люди клали копейки на масло. В окошке на широком подоконнике стоял канун, т. е. металлическое распятие, перед которым возжигали и свечи, принося их с собой, и всегда горела лампадка.

В домике царила атмосфера тишины, радости, дружелюбия. Душа там отдыхала… Я выпросила у Марии Ивановны маленькую, тоже старинную, но „фряжского“ письма иконку „Целительницы“ и хранила ее как благословение о. Патермуфия. Я немного умела рисовать и по просьбе Марии Ивановны стала писать на фанерных досочках маленькие иконки Ангела о. Патермуфия — египетского подвижника при. Патермуфия, по 25, 35 и 50 копеек. Деньги тогда были дорогие, и этот мой труд был каким-то подспорьем в нашей убогой, почти нищенской жизни. Иконки раскупали охотно, а я все более связывалась духовно с почившим подвижником…

Прошло 4 года моего нахождения около „домика“. Мария Ивановна и многие постоянные посетители заметили, что каменная плита-надгробие стала подниматься из земли; особенно это было заметно в ногах гроба старца. Люди стали получать по молитве своей помощь от о. Патермуфия. В „домике“ уже горело 40 (!) лампад и число богомольцев все увеличивалось. Уже не бывало весною „половодья“ на пути к благодатному домику — в конце зимы весь снег по пути к могилке старца тщательно убирали, и вокруг домика весь снег расчищался. Благодать Божия согревала сердца и утешала скорбные души верующего народа Его. Так было до страшной ночи на 18 февраля 1932… Иконы увезли, как вредный хлам, а Марию Ивановну забрали. На нее был, конечно, написан донос. Арестован был и Сергей Афанасьевич, чтобы испить чашу своего Владыки. Я уцелела. Мой нищенский „туалет“ с чужих плеч и жизнь в вонючем подвале сберегли меня от зависти, а значит, и от доносов. В лагеря я попала много позже, через 12 лет»[747].

С. А. Салыкин и М. И. Чиркова действительно были арестованы вместе с иеромонахом Матфеем (Челюскиным), но только не в феврале 1932 г., а 1 сентября 1931 г. — всего лишь через 10 дней после появления статьи-доноса в газете «Безбожник». В постановлении об обыске и аресте Сергея Афанасьевича говорилось, что он, «провозгласив чудотворные свойства могилы монаха Патермуфия, занимается спекуляцией на религиозных предрассудках верующих и ведет антисоветскую агитацию». Марию Ивановну обвинили в том, что она, «в связи с наступлением решительного натиска на паразитические элементы, на кладбище Александро-Невской Лавры объединяла черносотенное стечение монархической знати и вместе с ней вела контрреволюционную агитацию среди посетителей кладбища, прикрываясь христолюбивой фантасмагорией»[748].