Судьбы передвижников

Умница Крамской, познакомившись с шедевром Саврасова на 1-й Передвижной выставке, чутко подметил, что это произведение – не просто картина природы, а пейзаж, у которого есть душа. И среди пейзажей, наделённых душой, ему была уготована честь стать одним из самых восхитительных. На своих чёрных крыльях саврасовские грачи вознесли пейзаж в русской живописи до уровня, ничем по значимости не уступающего социальной тематике. «В 1871 году, – писал Александр Бенуа, – картина Саврасова была прелестной новинкой, целым откровением, настолько неожиданным, странным, что тогда, несмотря на успех, не нашлось ей ни одного подражателя… Зато в конце 80-х годов, когда лучшие силы в русском искусстве взялись за пейзаж, когда вся дорога в техническом отношении – и в смысле красок, и в смысле живописи и света – была пройдена, когда всё, что требовалось для свободного и непринуждённого творчества, было найдено, тогда картина Саврасова послужила путеводной звездой не одному из художников».

В 1872 году вместе с Перовым и Прянишниковым Алексей Кондратьевич был избран в правление Товарищества передвижных художественных выставок. Тремя годами ранее Саврасов и его ученик Лев Львович Каменев подписали письмо-обращение художников-москвичей столичным братьям по цеху с призывом объединиться в независимую творческую организацию.

Параллельно продолжалась увлечённая преподавательская работа Саврасова с непременными летними пленэрными поездками. Ученики были в восторге от своего педагога – этого большого в прямом и переносном смысле человека, рослую фигуру которого венчала крупная голова с побитым оспой лицом и добрым взглядом. Впрочем, и воспитанники подобрались на редкость талантливые. Сергей и Константин Коровины, Исаак Левитан, Сергей Светославский, Михаил Нестеров и другие умом и сердцем подхватили горячий саврасовский призыв – «идти в природу». Мастерская Саврасова считалась «свободнейшим учреждением всей школы», где царила творческая непринуждённость. Она, по свидетельству Нестерова, «была окружена таинственностью, там “священнодействовали”, там уже писали картины, о чём шла глухая молва среди непосвящённых». «Часто я его видел в канцелярии, где собирались все преподаватели, – вспоминал Константин Коровин своего учителя. – Сидит Алексей Кондратьевич, такой большой, похож на доброго доктора – такие бывают. Сидит, сложив как-то робко, неуклюже свои огромные руки, и молчит, а если и скажет что-то, – всё как-то про не то – то про фиалки, которые уже распустились; вот уже голуби из Москвы в Сокольники летают».

Волжские работы и прежде всего «Грачи» продемонстрировали, что живописи по силам поднять степень сочувствия самым обыденным, самым неприметным видам родной природы на небывалую прежде, звенящую высоту. И в продолжение начатого, спустя пару лет после триумфальных «Грачей», состоялось ещё одно живописное откровение Саврасова. Алексей Кондратьевич, конечно, не заблуждался относительно художественных достоинств своего «Просёлка», но не стал дожидаться общественного признания и в порыве душевной щедрости преподнёс шедевр другу-художнику Иллариону Михайловичу Прянишникову. Двадцать лет выдающийся пейзаж скрывался в частной коллекции, пока однажды, появившись на выставке, не привлёк к себе восторженное внимание.

В мягком, доверчивом и добродушном Алексее Кондратьевиче, увы, не нашлось необходимой силы и последовательности, чтобы удержаться на достигнутом уровне. С такими люди обычно не церемонятся. Вот и начальство училища не слишком озаботилось карьерным ростом любимого учениками педагога. В течение пятнадцати лет, ведя класс пейзажной и ландшафтной живописи, Алексей Кондратьевич оставался в скромной должности младшего преподавателя. Его не удостаивали звания профессора, лишили казённой квартиры, ему не повышали жалованья. Смиренно переживая несправедливость, художник продолжал работать, но что-то надломилось в его мирном, незлобивом сознании. Возможно, это произошло после 4-й Передвижной выставки. Критика представленных на ней картин Саврасова «Вечер. Перелёт птиц» и «Сжатое поле» огорчила живописца чрезвычайно, но откровенные насмешки Алексей Кондратьевич по обыкновению стерпел молча.

Тем временем денег в семье стало катастрофически не хватать. Дочь Вера училась в частной школе, оплату было принято вносить за полгода вперёд. Обеспечить такие расходы Саврасов не мог, и девочку переводили из одной школы в другую, внося плату только за текущий месяц обучения. Можно себе представить, какого нервного напряжения стоило это унизительное положение для преисполненной чувства собственного достоинства Софьи Карловны. В ноябре 1875 года истерзанный хронической нехваткой денег и жилищной неустроенностью художник, мотивируя своё обращение возросшим числом учеников и очевидными их успехами, попросил руководство училища вновь, как когда-то, обеспечить его казённой квартирой, но получил отказ. Отклонено было и ходатайство о назначении Саврасова на освободившееся место преподавателя пейзажа в технике акварели.