Судьбы передвижников

Невольным свидетелем очередной жаркой полемики Иллариона Михайловича с Толстым стал однажды художник Василий Николаевич Бакшеев. Он вспоминал: «Толстой стоял уже в передней, но спор не прекращался. Лев Николаевич страстно говорил о необходимости поисков нового в искусстве. Прянишников понял это формально и горячо и убеждённо доказывал, что все эти поиски уводят от больших задач искусства, неизбежно становятся формальными поисками стиля, нельзя эти поиски, незаконченные вещи показывать на выставках, надо добиваться окончания, ясности; сравнивая с рукописями, говорил, что показывать на выставках следует лишь готовые вещи – важен результат, кухня для зрителя не интересна».

После «севастопольского» периода Прянишников, живущий в творчестве народными настроениями, вернулся к своей основной живописной теме на более высоком витке зрелости и мастерства. По свидетельству Константина Коровина, ученика и дальнего родственника Иллариона Михайловича, Прянишников «признавал только мощь в идее – сюжете и понимал характер русской жизни и русского типа как редкий художник».

Вместе с другими художниками Илларион Михайлович был привлечён к росписи храма Христа Спасителя в Москве. Интерес к заказу подогревался весьма заманчивой для Прянишникова суммой обещанного вознаграждения в 2500 рублей за каждую картину. Несмотря на свою известность, художник вместе с женой ютился в маленькой квартирке. Но, подготовив эскизы двух сцен для южного крыла собора с учётом пожеланий распорядителей и уже разметив их на стенах, художник отказался принимать во внимание очередные поправки и уклонился от своего участия в этом, как сегодня сказали бы, выгодном проекте.

А в 1873 году началась одна из самых значимых вех в жизни художника. Сменив заболевшего Василия Владимировича Пукирёва, Илларион Михайлович взял на себя руководство фигурным классом. Плодотворная педагогическая деятельность продолжалась 20 лет и принесла Прянишникову огромный авторитет в художественных кругах. Именно с преподаванием Иллариона Михайловича во многом связан расцвет училища, пришедшийся на 1870-е годы. Ученики ценили искренность и прямоту педагога, бережно относившегося к творческой индивидуальности своих питомцев, и благодушно реагировали на некоторую свойственную ему резкость в суждениях, проистекавшую исключительно из бескомпромиссной преданности идеалам. По словам Алексея Михайловича Корина – одного из талантливых учеников Прянишникова, Илларион Михайлович сравнивал воспитанников училища с брошенными в реку щенками, имея в виду, что добраться до берега смогут только самые сильные.

Свою миссию педагог Прянишников видел в том, чтобы помочь подопечным «доплыть». Внешность учителя вполне отражала его внутреннюю сущность: «Высокий, худой, со светлыми соколиными глазами. Острый прямой взор». Но строгая наружность не могла скрыть доброго сердца Иллариона Михайловича, и между собой ученики называли учителя «пряником». Они искренне любили Иллариона Михайловича и, по словам В. Маковского, «дорожили его справедливой оценкой своих работ».

Вот и Константин Коровин счёл своим долгом подчеркнуть благородные личные качества Прянишникова: «Это был мужчина, это был честнейший человек, человек свободы и силы…» В коровинских воспоминаниях есть ещё и такие строки, посвящённые учителю: «…всё сентиментальное, всё сладкое было ему невмоготу, противно. Если кто-нибудь скажет: “красочки”, “этюдики”, “уголёк”, конечно, он сейчас же поправит. Его эстетике мешало всё расслабленное… Искание моё колорита он называл “антимония”, “Осенний день” Левитана – “разноцветные штаны”, мою картину (море и камни), написанную на Чёрном море, назвал “морским свинством”».

И правда, к пейзажу в чистом виде Илларион Михайлович относился свысока, даже несколько пренебрежительно, а глубокомысленные рассуждения художников «о мотиве в пейзаже» не переносил на дух, предпочитая молча удалиться в самый разгар подобных высокопарных разговоров, прежде выразительно взглянув на собеседников «своим соколиным глазом». При всей своей творческой принципиальности Прянишников отличался общительным, живым и очень отзывчивым нравом. Его горячая, энергичная натура сама по себе приковывала внимание, а хорошо всем известное остроумие художника превращало истории в его изложении в яркие, запоминающиеся сюжеты. С присущим живописцу юмором, сохраняя при этом серьёзное выражение лица, Илларион Михайлович частенько наставлял своих учеников: «В сущности, живопись – дело простое, нужно только подобрать верный цвет и положить его на верное место».