Судьбы суровый матерьял…

…И вновь стихи. Я слышу их мотив.
Так знает автор тайну слов в конверте.
Так помнит режиссер все кадры в ленте,
Отснятой и запрятанной в архив.

Они живут, как дождь, как облака,
Как времена, отлитые в века.

Я каждый вечер прихожу сюда,
Кручу кино, пока всё спит на свете.
При лампе в сорок ватт, в ее щадящем свете,
Я вынимаю кадры из «тогда» —

Из точки на обоях, на стене,
Куда дано проникнуть только мне.

Я режу ленту, заново крою,
Переставляю даты и событья,
И воскресает всё, что мог забыть я,
И жизнь мою, как будто не мою,

Я вижу вновь. Из прошлого огня
Она зовет в грядущее меня.

Как будто звук, к которому привык,
Пройдя по залам меж столов и стенок,
Вдруг приобрел неведомый оттенок,
Какой и не придумает язык…

Чем я, Господь, себя не оправдал —
Что слухом наделил и зренье дал?

Зачем мне нужно в свете сих свечей
Смотреть за горизонт и слушать, слушать,
И прежде, чем создать, сто раз разрушить,
И, трудно постигая суть вещей,

Почувствовать единственное то,
Что не умеет чувствовать никто.

И всё же я судьбу благодарю
За все мои страданья и мытарства.
Прекрасен конь и хороши полцарства!
Но за коня и царство подарю:

Но чтобы обязательно гнедой.
О двух крылах. И чтобы со звездой!

«Сколько дал – значит, столько и дал…»

Сколько дал – значит, столько и дал.
Что же дышишь в затылок натужно?
Всё, что есть – раздарю, не продам,
А чужое и даром не нужно.

Я еще поживу! Извини…
Эту жизнь я пока не итожу,
Хоть до крови изрезал ступни
И спалил до костей свою кожу.

Я еще говорю и смотрю,
Твоим словом и верой согретый…
Ты поймешь, когда всё раздарю,
По закрытой тетради. Вот этой.

Вот тогда приходи и дыши.
И, клонясь над страницею белой,
Всё, что я не успел – допиши,
Всё, что я не сумел – переделай.

«Посветлеет листва, а потом загорится…»