Судьбы водят хоровод

Начались разбирательства. В доме обычным делом стали разговоры про следователя и прокурора. Если прежде они обсуждали с Илоной, куда полететь на майские праздники, то теперь – где найти хорошего адвоката. Наступили мрачные дни, похожие на кошмарный сон. Хотелось проснуться, но противный следователь все глубже утягивал Родиона Аркадьевича в пучину этого страшного сна. Вскрывались новые подробности, находились какие-то документы, которые приобщались к делу. И из простого доноса выросло вполне солидное дело, раскрутив которое, следователь надеялся пойти на повышение.

Защитников у Родиона Аркадьевича не нашлось. С одной стороны, он был не местный, в Москве относительно недавно, спасительными связями обрасти не успел. С другой стороны, времена не те, чтобы проворовавшихся чиновников защищать. Это как спасать утопающего. Подплывешь поближе, а он схватится и утянет на дно. Поэтому вокруг Родиона Аркадьевича образовался безлюдный круг, в котором он остался наедине со следователем.

Родион Аркадьевич похудел, стал серым с лица и не мог спать без снотворного. Разом расшалилась печень и засбоило сердце, упало зрение и поседели волосы. Он рассыпался на глазах. Ночами плакал, а днем разглядывал свои руки, которые начали безостановочно дрожать.

Закончилось все плохо. Или хорошо. Смотря как на это посмотреть. Родион Аркадьевич не дожил до суда. Он ушел от суда людей. А Божий суд меньше всего интересуется документами на проведение госзакупок. Там взвешивают прегрешения на других весах. И никто точно не знает, на каких именно.

С похоронами помог Роман, заместитель Родиона Аркадьевича, на которого Илона переложила все хлопоты с кладбищем, поминками. Сама она еле стояла на ногах и неустанно благодарила бога за то, что есть такой надежный Роман.

На лице Родиона Аркадьевича посмертной маской застыл вопрос: «Как же так?» Шел-шел в гору, как нагруженный ослик, надеясь взобраться на самую вершину, чтобы там, наконец-то, передохнуть, но вдруг оступился… и в один момент скатился с горы.

Илону подкосила смерть мужа. На похоронах она стояла внешне прежняя – на каблуках и в шляпе. Но внимательные наблюдатели заметили, что ее спина дала легкую дугу, и вся Илона как-то усохла и стала напоминать подвяленную морковку. Нет, совсем дряблой ее нельзя было назвать, но тенденция наметилась отчетливая.

На похоронах, и это заметили все, Вероники не было. Проявляя тактичность, никто про дочь не спрашивал, а если и спрашивал, то сам же предлагал ответ:

– Вероника не смогла? Да это и понятно, виза, огромные расстояния, разница во времени…

Илона лишь кивала, пряча заплаканные глаза за вуалью шляпы. Она не имела ни малейшего желания пересказывать разговор с дочерью.

– Вероничка, у нас горе, папа умер… – В горле перехватило.

– О-о-о-ой, – заплакала дочь. – Как такое могло случиться? Разве папа болел?

– Нет, что ты! Он следил за своим здоровьем, ты же знаешь. Это случилось внезапно, ничто не предвещало. Оторвался тромб, несколько секунд…

– Мама, ты держись там, – сквозь слезы попросила дочь.

– Ты не приедешь?

Повисла пауза.

– Мам, ну какой смысл? Его уже не вернуть, а мне это будет очень неудобно. Эта смена часовых поясов выкосит меня на неделю, а тут столько дел. Даже не знаю, стоит ли лететь… – Вероника многозначительно замолчала.

– Не стоит, доченька, – помогла ей Илона.

– Ну раз ты так считаешь… – И облегченный выдох.

Или показалось?

«Все правильно», – успокаивала себя Илона, но в памяти, как заноза, засело то облегчение, с которым дочь получила разрешение не приезжать на похороны.

Если бы Вероника рвалась в Москву, Илона бы отговорила ее. Она твердо решила не посвящать дочь в события, которые стоили Родиону Аркадьевичу жизни. Пусть дочь остается в счастливом неведении, спокойно учится. Зачем омрачать ее молодость? Зачем ей знать, что они жили отнюдь не только на зарплату главы семьи. Приедет позже, когда страсти улягутся. И тогда они вдвоем, мать и дочь, сходят на могилу. Таковы были планы Илоны. Но то, что Вероника самоустранилась от похорон, что ее не пришлось уговаривать, стало для Илоны неприятным сюрпризом.

Они регулярно созванивались, не теряли связи. Правда, звонила чаще Илона. Эти звонки были подобны игре в рулетку. Если повезет попасть в минуты, когда Вероника относительно свободна, то они поболтают. А можно и нарваться: «Мам, ну что ты все звонишь? Делать нечего? Я тут в бассейне, все, пока, целую».

Со временем у Илоны выработалась привычка спрашивать: «Ты свободна? Можешь говорить?» Так обычно связываются с деловыми людьми.

Словом, нить между ними не рвалась. Но Илоне все чаще казалось, что эта нить из теплой шерстяной стала какой-то синтетической.