Судьбы водят хоровод

Короткие гудки рвали мир вокруг на мелкие кусочки. Они кружились вокруг Илоны как конфетти, беспорядочно облепляя ее со всех сторон. Вот мелькнула картинка, как Вероника, еще девочка, затаив дыхание, примеряет ее шляпу. Не успела рассмотреть, какую именно, но уже новая картина стоит перед глазами. Крупный горох на платье мамы Любы и такие же крупные красные пятна на ее лице, и горошины слез в глазах. А за спиной цветут георгины. Почему в деревнях так любят георгины? Но не успевает она подумать об этом, как память вынимает из архива давно забытую Зину, квартирную хозяйку, которая жалуется на Любиного петуха. Петух почему-то начинает кричать голосом Родиона Аркадьевича, что все коллеги сволочи продажные, что его подставили. Но петуха смывает река. По ней, как баржи, плывут пачки денег. Илоне очень любопытно, куда же впадает эта река. Она успевает только разглядеть оттопыренный карман следователя, но река пропадает. Новая картина теснит воображение. Вероничка, совсем юная, заливисто хохочет и подбрасывает в воздух нарядную шляпку Илоны и парусиновую панаму мамы Любы с отвисшими полями. Шляпы падают прямо на лицо Илоны, прижимаются к ней как ласковые чудовища, не дают дышать. Она пытается освободиться, судорожно сдирает их, но шляпы словно прилипли. Воздуха не хватает, совсем нет воздуха, очень страшно и очень больно.

* * *

Через несколько дней соседка Илоны забила тревогу, и сантехник из ЖЭКа, сделав три предупредительных звонка, грубыми зубилами раскурочил замок ее квартиры.

Илона сидела в своем любимом кресле, кофейная чашка валялась у ее ног. Кофе успел высохнуть, оставив траурный след на безупречном ковре. Перед бывшей красавицей был распахнут шифоньер. Наряды и шляпки молча прощались с хозяйкой.

На лице Илоны застыло недоумение, она как будто спрашивала: «Как же так?»

Никто не мог дать ей ответ. Наряды и шляпки – плохие собеседники для человека в его последние минуты.

Выцветшие вишенки

– Привет! Ну ты как?

Роман скривился. Звонила его жена.

Лена всегда начинала разговор с одной и той же фразы. Он знал наверняка, что она сидит, скособочившись и подобрав под себя ногу, как всегда, когда хочет кому-то позвонить. Можно биться об заклад, что на ней потертый домашний халатик с когда-то яркими вишенками. Ничего не меняется уже много лет. Все одно и то же. Кругом и везде. Всегда и постоянно.

Роман с грустью подумал, что его жизнь стала такой же тусклой, как выцветшие вишенки на халате жены.

– Нормально, – как всегда ответил он. – А ты?

– Слушай, – ее вечная манера игнорировать вопрос сначала бесила Романа, потом он привык, – тут соседка предлагает котенка. Может, возьмем?

– Зачем?

– Не знаю. А зачем вообще существуют домашние животные?

Роман вздохнул, но тихо. У него был новейший телефон с хорошим микрофоном, который хорошо улавливал любой звук. Вяло предложил:

– Можно его в деревню увезти. Там котом больше, котом меньше…

– Издеваешься?

Да, Роман издевался. Он знал, что никуда не поедет. Ему не до того. Роман готовился к прыжку. Не в высоту или в длину, а в новую жизнь.

Он, рядовой чиновник, заместитель вечного Родиона Аркадьевича, готовился к перевороту. Ему предстояло сделать нечто важное, что могло изменить его жизнь. Роман намеревался разбогатеть.

Роман не был жадным или злым человеком. Просто ему не нравилась его жизнь, как не нравится кому-то пальто или машина. Что делает в этом случае разумный человек? Правильно, покупает новую машину или, на худой конец, новое пальто. И Роман решил купить себе новую жизнь.

Но для этого нужны деньги. Новая жизнь стоит дороже пальто. Намного дороже.

Роман закрывал глаза и даже не мечтал, нет, осязал новую жизнь во всех подробностях. В ней он стоял посреди большой и обязательно светлой комнаты, где окна были от пола до потолка, а за ними не снег и грязь, а зелень и цветы, солнце и тепло. Вдали – синева моря с мелкими вкраплениями рыбачьих шхун. Окна распахнуты, и легкие белые шторы развеваются, как флаги, от морского бриза. Роман дышит морским воздухом, он молод и счастлив. А где-то на другом этаже дома-мечты его ждет женщина, у которой нет и никогда не было домашнего халатика с выцветшими вишенками.

Эта мечта теснила явь. Она была реальнее, чем его настоящая жизнь. Он часто откидывался на своем офисном кресле и уходил в мир с развевающимися белыми шторами. Иногда даже проводил по лицу рукой, – ему казалось, что шторы дотягиваются до него при сильных порывах ветра. Может, закрыть окна? От этой мысли он пробуждался и с ненавистью смотрел на рулонные шторы в своем рабочем кабинете. Такие не развеваются, они похожи на рулон обоев, которым можно убить, если стукнуть по голове.

«Твою ж мать!» – безадресно ругался Роман и возвращался к работе.

Работа была не противной, просто бессмысленной. Он был первым замом Родиона Аркадьевича и делал за него все, что тот мог спихнуть на него. Правил документы, организовывал встречи, разруливал потенциальные и реальные конфликты интересов. Разве что чай не подавал.