Суета и смятение

Тем не менее чуть позже он разговорился. Биббз, чей аппетит разыгрался не на шутку, накладывал себе добавку — грудку каплуна с подноса белого фрака.

— У петуха и Мидаса имеется еще одно отличие, — мрачно заметил Шеридан. — Мидас может съесть петуха, а петух Мидаса не может. Полагаю, ты упустил это из вида. Мне кажется, здесь у Мидаса преимущество.

Биббзу удалось сохранить самообладание и донести каплуна до тарелки, не уронив.

— Да… и он любит кукарекать об этом, — произнес он.

Ответив на огонь противника таким выстрелом, он вспыхнул — сейчас все могли видеть его румянец — и мать, с удовольствием посмотрев на сына, подумала, что ей, конечно, не понять тарабарщину про петухов и Мидаса.

— Вы только гляньте, как поправился мой мальчик! — воскликнула она. — Биббз, верь мне, в последнее время ты иногда прямо красавчик!

— И знатный бездельник, — хихикнула Эдит.

— Сегодня утром, пока все спали, я кое-что нашел на полу у комнаты Биббза, — сказал Шеридан. — Полагаю, если в этом доме кто-то что-то теряет и надеется на возвращение потерянного, вставать ему следует так же рано, как это делаю я.

— И что он потерял? — спросила Эдит.

— Он знает! — ответил отец. — По-моему, я забыл принести это домой. Я просмотрел найденное… подумал, вдруг что-то важное, раз принадлежит такому работяге, как он. — Шеридан притворился, что ищет потерю в карманах. — Так ЧТО же я с этим сделал? Ах, да! Помнится, я оставил это в конторе… в мусорной корзине.

— Там этому самое место, — пробормотал всё еще красный Биббз.

Шеридан ухмыльнулся.

— Вероятно, очень скоро ты будешь подниматься рано и находить потерянное до того, как я его обнаружу!

В словах прозвучала угроза, и чуть позже этим же вечером Биббз повторил ее суть в разговоре с Мэри Вертриз — они успели сблизиться до такой степени.

— Наконец мой час пробил, — сказал он, когда они сидели в печальном свете газовой лампы в комнате, осиротевшей без рояля. Исчезновение инструмента настолько расстроило мистера и миссис Вертриз, что с того черного дня ни один из них не заходил сюда. Но Биббз не чувствовал ни грана меланхолии в тусклом мерцании единственного газового рожка, к тому же ни одна комната, озаренная присутствием Мэри, не могла показаться ему осиротевшей. Его голос звучал весело, без намека на грусть.

— Да, пробил. Я увиливал и оттягивал, но больше не могу. Теперь мой черед идти к нему… по крайней мере, это возможность сохранить лицо. Он не шутит, пришла пора привести приговор в исполнение. Тяжкий труд пожизненно, как я понимаю.

Мэри покачала головой.

— Поверить не могу. Он слишком добр.

— Думаете, мой отец ДОБРЫЙ? — Биббз уставился на нее.

— Да. Уверена в этом. Я чувствую, у него большое, чудесное сердце. Просто он добр по-своему — и не может иначе.

— Ну да, — сказал Биббз. — Если под словом «добрый» вы понимаете именно это!

Она серьезно взглянула на него, по-дружески и искренне сопереживая.

— Вам действительно будет так тяжело?

— Ах, теперь пора пожалеть себя! — воскликнул он с улыбкой. — Это была последняя искра бунта. Никто не возражает против труда, если работа по нраву. В мире не осталось бы бездельников, если бы всем удалось найти работу, к которой у них лежит душа, но единственное дело, что привлекает меня, бесполезно — и я вынужден от него отказаться. Завтра мне предстоит стать поденщиком.

— На что это будет похоже?

— Поднимусь в шесть, — ответил он. — С собой возьму обед в корзинке — это так аристократично и неудобно. У всех остальных будут жестяные коробки, а жестянки гораздо практичнее. Выйду из дома в половине седьмого, а в семь буду стоять в рабочем комбинезоне в цеху. В полдень мне дадут часок передохнуть, а с часу до пяти опять работа.

— Но что это за работа?

— В физическом смысле она совсем не изматывает. Они бы поручили мне что посложнее, но у меня недостаточно сноровки.

— Что вы будете делать? Вот что меня интересует.

— В прошлый раз, — сказал Биббз, — я стоял на так называемой «резке побочной продукции», туда же и отправлюсь теперь.

— А можно подробнее? — настаивала она.

Биббз объяснил:

— Всё очень легко и просто. Я засовывал длинные цинковые ленты в пару стальных зажимов, а оттуда выходили кружочки. Я следил, чтобы лента заходила в машину под определенным углом, но даже это у меня не получалось.

Он старался говорить веселее, но всё равно несколько побледнел, а в глубине глаз затаилась мука. Наверное, он понимал это и не хотел, чтобы она ее заметила, потому отвернулся.

— Весь день вы будете делать только это? — спросила Мэри, и Биббз кивнул. — Поверить не могу! — воскликнула она. — ВЫ будете вставлять цинковую полосу в станок по девять часов в день! Неудивительно… — Она замолчала, но, внимательно взглянув на него, продолжила: — Я бы и не ожидала, что вы В ЭТОМ преуспеете!

Он горестно рассмеялся.

— Стыдно признаться, но, по-моему, всему виной шум. Понимаете, станок очень мощный, а когда аппарат откусывает кружок, стоит ритмичный лязг.

— С какой частотой?

— В минуту делается шестьдесят восемь дисков, чуть чаще, чем по одному в секунду.

— А вы близко стоите?