Суета и смятение

— Ах, рабочий в это время находится вплотную к станку, — ответил он, несколько оживившись. — Другие справляются. Понимаете, всё дело во мне. У меня дурацкая привычка отдергиваться от проклятой штуковины: я дергаюсь и чуть-чуть пячусь каждый раз, когда раздается лязг, и ничего не могу поделать с этим. Все остальные в мастерской надо мной посмеивались, они обрадуются, когда я вернусь. Я веселил их днями напролет.

На сей раз это Мэри отвернулась от Биббза; она сидела, поставив локоть на подлокотник кресла и опершись о ладонь щекой. Ее горящий взгляд вперился в стену.

— Не верю, что кто-то может так поступить с вами, — тихо произнесла она. — Нет. Он не добр. Он должен гордиться, что предоставляет вам возможность писать книги; это великая честь, помогать вам печататься…

— Вы разве ЕГО не поняли? — перебил Биббз, и в его голосе звучала ирония. — Да если б он прислушался к вам… только представьте, что он внял вашим словам: тогда бы по всей стране была развешена реклама, составленная Р.Т.Блоссом «Читайте Б.Шеридана. Внемлите Энергии Стиха!» Нет. Он просто ни за что бы не стал… Но что толку в рассуждениях? Я так и не написал ничего достойного печати, никогда не напишу.

— Напишете! — воскликнула она.

— Просто вы никогда не видели, что за пустяки я царапаю.

— Вы сами не хотите показывать, но я УВЕРЕНА, у вас получилось бы! Да, жаль!

— Да нет, — честно признался Биббз. — Не получилось бы. Но вы самая добрая леди в этом мире, мисс Вертриз.

Она бросила на него взгляд — такой же добрый, как, по словам Биббза, она сама.

— Не надо так, — вырвалось у нее. — Я про «мисс Вертриз». Я всегда, с самой первой нашей встречи, мысленно называла вас по имени. Не могли бы вы называть меня «Мэри» и на «ты»?

Биббз был изумлен, он сделал глубокий вздох, не в силах вымолвить ни слова.

— Ты будешь меня так называть? — спросила она, ничуть не кокетничая.

— Если б я МОГ! — прошептал он.

— Ах, как это мило! — Она засмеялась. — Ты так искренен, и приятно иногда видеть, что ты еще и галантен, для разнообразия. — Она неожиданно вновь стала серьезной. — Временами я слышу свой смех будто со стороны. И звучит он так, словно предвещает несчастье. — Она беспокойно поднялась, пересекла комнату и прислонилась к стене, лицом к нему. — Тебе действительно ПРИДЕТСЯ вернуться в то место?

Он кивнул.

— А в тот раз, когда ты был там…

— Это было давно, — сказал Биббз. — Два года назад. Но мне претит не столько повторение, сколько…

— В чем там дело? — подсказала она, когда он прервался.

Биббз застенчиво взглянул на нее.

— Я хочу это сказать, но… но когда пытаюсь, как будто натыкаюсь на стену. Я…

— Продолжай. Говори как есть, — попросила она. — Ты не скажешь ничего такого, что может мне не понравиться.

— Сомневаюсь, что вам… тебе будет дело до моих слов, — ответил он, неловко поерзав в кресле и глядя себе под ноги — он определенно чувствовал себя не в своей тарелке. — Видишь ли, всю свою жизнь, до встречи с… тобой, если мне было необходимо что-то сказать, я это не говорил, а записывал. Говорить мне в новинку, и это… ну, ничего с этим не поделать: мне всегда казалось, что никакая у меня не жизнь. Я никогда никому не был нужен, у меня самого ничего не было, разве что беспорядочные размышления. Но теперь всё переменилось: я по-прежнему никому не нужен и даже не представляю, понадоблюсь ли когда-нибудь, но у меня самого появилось нечто ценное. Я познал красоту и счастье, и сейчас моя жизнь видится мне… то есть я рад, что я это пережил! Вот и всё; а подарила мне это ты, разрешив иногда бывать рядом, и вот у меня есть эти странные, прекрасные, счастливые мгновения!

Он ни разу не взглянул на нее, а когда договорил, излив всё, что было на душе, не поднял глаз, неловко устремленных вниз. Мэри молчала, но по тихому шороху ее платья он понял, что она вернулась в свое кресло. В доме царило безмолвие; в пустой старой комнате было настолько тихо, что скрип, раздавшийся из стены, показался резким и громким.

И всё же, когда Мэри наконец заговорила, ее было едва слышно.

— Если ты был… счастлив… дружить со мной… ты, наверное, захочешь… продолжения нашей дружбы.

— Да, — так же тихо ответил Биббз.

— Ты захочешь, чтобы мы дружили до конца наших дней, правда?

— Да, — выдавил он из себя.

— Но сейчас ты во всем мне признался, потому что полагаешь, что дружбе конец.

Он старательно избегал смотреть на нее.

— Ну, поденщик не может заявиться в своей робе…

— Нет, — неожиданно резко перебила она. — Ты сказал, что делаешь это, так как уверен, что цех убьет тебя.

— Нет же!

— Да, вот что ты имел в виду! — Она вскочила и подошла к нему. — Или считаешь, что опять попадешь в лечебницу. Не отрицай этого, Биббз. Вот видишь, как легко мне называть тебя по имени! Я твой друг, иначе это не было бы так просто. Если ты не скрывал ничего и говорил всё как есть — а это так, я точно знаю! — ты не вернешься в лечебницу. Цех не посмеет убить тебя. Ни за что!

Наконец Биббз поднял взгляд. Она стояла перед ним, прямая и высокая, прекрасная в своем порыве, ее глаза сверкали от слез.