Суета и смятение

— Когда всё это началось?

— Я всегда понемногу прикладывался к бутылке. С самых ранних лет.

— Не надо со мной так говорить! Ты знаешь, о чем я.

— Ладно, не помню, чтобы я перебирал в рабочее время… до того дня.

Шеридан накинулся на него:

— Врешь. Я поговорил с Рэем Уиллзом из твоего офиса. Он не хотел предавать тебя, но я поднажал, и он сдался. До этого ты дважды напивался так, что не мог работать. И в последние три недели ты ежедневно уходил на несколько часов в город и возвращался пьяным. Я проверил документацию. В твоем отделе простой. Ты не занимался делами по меньшей мере месяц.

— Всё так. — Роскоу поник под таким допросом с пристрастием. — Всё верно.

— И что ты собираешься с этим делать?

Роскоу низко опустил голову.

— Отец, мне невыносимы разговоры об этом, — умоляюще произнес он.

— Ну уж нет! — возопил Шеридан. — А мне каково? Что, по-твоему, испытываю Я? — Он со стоном опустился в кресло за большим столом. — Мне не менее тяжело говорить, чем тебе слушать, но я намерен докопаться до сути, я тебя приведу в порядок!

Роскоу беспомощно помотал головой.

— Вам со мной не справиться.

— Посмотрим! — сказал Шеридан. — Иди в свой кабинет и не прикасайся к бутылке, пока я не закончу дела, иначе мне придется нанять пару громил, чтоб ходили за тобой по пятам и выбивали виски прямо из рук, как только заметят у тебя бутылку.

— Об этом не беспокойтесь, — сказал Роскоу, в глазах его читалась обида. — Я пью не оттого, что меня терзает жажда.

— Хорошо, что там у тебя на душе?

— Ничего. Ничего, что касалось бы вас. Говорю вам, ничего.

— Вот и поглядим! — Шеридан был раздражен. — Некогда мне с тобой сегодня возиться, вставай-ка со стула и иди к себе в кабинет. Завтра приведешь жену к нам на ужин. Вы не пришли в прошлое воскресенье — придете в это. Вот и потолкуем вечерком, пока женщины будут слушать фонограф. Сможешь продержаться трезвым до той поры? Лучше сам признайся, потому что я то и дело стану посылать к тебе Аберкромби, а он мне всё расскажет.

Роскоу задержался на пороге.

— Вы сказали об этом Аберкромби? — спросил он.

— СКАЗАЛ! — Шеридан презрительно хохотнул. — Полагаешь, что кто-то в этом треклятом здании, включая распоследнего лифтера, не знает об этом?

Роскоу надвинул шляпу на глаза и вышел.

Глава 21

Кто заглянет в глаз мустангу?

Цоки-цок-цок! Трам-тарарам! Бах!

Распевал Биббз, но из-за грохота механизмов эти музыкальные экзерсисы оставались неслышны его товарищам по цеху. Он давным-давно понял, что лязг ритмичен — и невыносим; однако сейчас, на четвертый день после возвращения на работу, он сопровождал звук ударов и скрежет металла веселыми ковбойскими песнями, не стесняясь импровизировать и передразнивать пожирателя цинка:

Отважен и смел —
Бах! — забраться сумел
Прыжком в седло,
Чертям назло.
Прочь скорей!
Эге-гей!
Кто посмотрит — цок-цок, трах-бах, бум!
Это крах, вниз трах-бах!
Сквозь тьму лечу,
Кричать хочу.
Прочь с пути! Бубух!
Мустанг, лети! Вух

!Трах-бах! Клац, бряк! Бах, бум, бум!

Огромная комната беспрестанно содрогалась от металлического грохота; сильно пахло смазкой; пол беспрерывно трясло; всё находилось в движении — усталому глазу было не за что зацепиться и передохнуть. Когда Биббз впервые попал в цех, его сразу начало мутить, а за полгода работы там легкое подташнивание переросло в полуобморочное состояние. Но сейчас он чувствовал себя неплохо. «Я весь день буду думать о тебе. Не забывай, рядом с тобой друг». Он видел ее рядом, около себя, и грязный, гремящий цех озарялся светом. Поэт был счастлив на заводе, он и в цеху оставался поэтом. И кормил старого пожирателя цинка, напевая:

Прочь скорей!
Эге-гей!
Трах-бах, трах-бах, клац!
В глазах огонь,
Его не тронь!
Эге-гей!
Трах, бам, бум! Бам, КЛАЦ!

Он и не заметил, как рабочие заволновались: они узрели большого босса и теперь ухмылялись, наблюдая, как он с доктором Гурнеем стоит за спиной увлекшегося Биббза. Шеридан кивнул тем, кто был у соседних станков (он знал почти всех работников по именам), и сосредоточился на сыне. Биббз трудился не покладая рук, ни разу не отвернувшись от машины. Иногда он перемежал музыкальную программу наставлениями железяке: «Давай-давай, старая погремушка! Лопай! Только не подавись вкуснотищей. Пережевывай тщательнее, свинтус! И тогда ни один кусок не застрянет в твоей глотке. Хочешь еще? Вот тебе хорошенькая, блескучая штуковина».

Оглушительный шум поглощал все звуки, но Шеридан поднес губы вплотную к уху Гурнея и закричал: «Сам с собой разговаривает! Господи!»

Гурней ободряюще засмеялся и покачал головой.

Биббз вернулся к пению: