Суета и смятение

— А что с Роскоу? — Она опять зевнула. — Уж о Роскоу беспокоиться нечего, папочка. Он у нас самый крепкий. Здоровее его я никого и не знаю. Насколько помню, он за пять лет и насморка не схватил. Иди-ка ты спать, папочка.

— А представь, что с ним стряслась БЕДА. Ты не знаешь, как нынче тяжело управляться с делами — просто держаться НА ПЛАВУ, не говоря уж о преумножении, о котором я пекусь. Я слишком часто видел, как состояния, большие и малые, разлетаются на куски. Говорю тебе, стоит хозяину умереть, из леса выходят волки, стая за стаей, и так и норовят отхватить кусок; и ежели дети покойного не при делах, не корпят над ними круглыми сутками, волки растащат всё, над чем он всю жизнь работал. Растащат? Да я видел, как крупные капиталы исчезают в воздухе, подобно пеплу в ураган, так что остается одно пустое место — и не угадаешь, что на нем было! Это происходит вновь и вновь. Господи! Как только подумаю, что и со МНОЙ случится такое! Я этого не заслужил: никто не вкладывался в своих сыновей так, как я. Я старался-старался-старался вырастить мальчиков настоящими бойцами, способными разогнать волков, учил их строить и преумножать. Говорю тебе, нынче деловая жизнь не синекура — нужно держать ушки на макушке. Иногда посмотришь вокруг и вдруг покажется, что настал золотой век, но тут же кто-нибудь по соседству возопит о «великом смятении». И ты уже ПОКЛЯСТЬСЯ готов, что так оно и есть — грядут беды! И ни один мудрец на свете не скажет, что в конце концов с нами станет, когда котел нашей жизни взорвется, но все видят, как в нем что-то закипает и бурлит. Наша страна слишком долго наполняла его, черпая всякую всячину по всему миру, и старые добрые деньки позади, их не вернуть. Церковь давно не та. Всё не то, перевернулось с ног на голову, рост не остановить — корни не помещаются в земле и прут наружу. Кругом жуткая суматоха, и если хочешь удержаться на вершине, приходится скакать и изворачиваться. Везде лукавцы! Мир кишит авантюристами: они сбегаются, как тараканы, стоит им прослышать, что где-то можно поживиться. Прут напролом или идут окольными путями, но в основном не мудрят и не брезгуют ничем! Приходится ДРАТЬСЯ за своим же горбом заработанные деньги. Куда ни плюнь, везде неуемные стяжатели с одним-единственным девизом: «Грабь ближнего, пока он не ограбил тебя!» А когда такой, как я, создает что-то значительное и хорошее и это значительное и хорошее преумножается и растет, эти парни не упускают возможности подлезть поближе, отхватить кусок и написать на нем свое имя! И что проку от того, что я жил на свете, если такого расклада не миновать? Что с того, что я трудился не покладая рук и прирос к делу душой, если всё развеется в пух и прах, стоит мне сойти в землю?

Он мерил шагами длинную комнату и жестикулировал — едва замечая встревоженную и сонную женщину у камина. Он рвал и метал, слова лились из него горьким потоком:

— Думаешь, сейчас молодые люди могут позволить себе почивать в праздности? Говорю тебе, такого не было и прежде, раньше тоже этого позволить себе никто не мог. Пока лежебока дрыхнет, его разорят, да, Богом клянусь! Стоит прилечь, и тебя сожрут прямо во сне! Но человек живущий способен расти, пока головой не коснется небес! Сейчас время дельцов, в прошлом были времена солдат и времена политиков, но сейчас НАШЕ время! И в выходные нельзя дремать — кругом суматоха! Кругом смятение! И надо выходить и жить этим, дышать этим, сделать это своей СУТЬЮ — или ты всего-навсего мертвец, воображающий, что живешь. Именно так живет и не живет мой сын Биббз, но теперь ему лучше встряхнуться, и выйти, и следовать моей стезе. Ведь если что-то случится с Роскоу…

— Ох, хватит тебе тревожиться из-за домыслов, — прервала его речь миссис Шеридан, рассердившись настолько, что на какое-то мгновение и правда проснулась. — С Роскоу ничего не случится, ты понапрасну мучаешь себя. Да ПОЙДЕШЬ ты, в конце концов, спать?

Шеридан застыл.

— Ладно, мамочка, — скорбно вздохнув, промолвил он. — Пойдем. — И выключил электрический свет, оставив только розоватое сияние пламени в камине.

— Ты разговаривал с Роскоу? — Жена зевнула и, вновь охваченная сонливостью, неловко поднялась. — Сказал ему о том, о чем я говорила тебе на днях?

— Нет. Скажу завтра.

Но Роскоу не появился на работе ни завтра, ни послезавтра, а сам Шеридан счел неприличным без приглашения наведаться в дом сына. Он ждал. Наконец, на четвертый день месяца, в девять утра, когда Шеридан сидел в кабинете один, к нему вошел Роскоу.

— Мне там внизу сообщили, что вы желали меня видеть.

— Присаживайся, — сказал Шеридан, поднимаясь на ноги.

Роскоу сел. Отец приблизился к нему, подозрительно принюхался и отошел с печальной улыбкой на лице.

— Вот ведь! — воскликнул он. — Всё не просыхаешь!

— Да, — подтвердил Роскоу. — Утром пропустил пару стаканчиков. И что с того?

— Сдается мне, зря я не усыновил какого-нибудь приличного парня, — ответил отец. — Или не привел Биббза прямиком на твое место, раз уж он поправился. Точно, так и поступлю!

— Вам и карты в руки, — мрачно поддакнул Роскоу.