Сухих соцветий горький аромат

У меня не было ни малейшего желания возвращаться в нашу с Ингой комнату, но и ночёвка на улице всё же казалась не самой заманчивой перспективой, поэтому с тяжёлым сердцем я потянула на себя ручку входной двери и оказалась внутри слабо освещённого холла. Поздоровавшись с неизменно хмурым, недовольным вахтёром, я быстро свернула к лестнице и поднялась на четвёртый этаж.

Инга сидела в кресле, усердно делая вид, будто всё её внимание поглощено перебиранием старых конспектов. Эта театральная постановка показалась мне не просто смешной, но мерзкой. Я чувствовала, как внутри меня растёт негодование, щедро сдобренное презрением. Стоя перед ней, я терпеливо ожидала дальнейшей демонстрации актёрского мастерства. Через несколько мгновений Инга подняла на меня глаза и с наигранным изумлением произнесла:

— О! Ты уже здесь? А я и не заметила.

— Серьёзно?

— Да, ты так тихо вошла… Я вижу, у тебя опять настроения нет.

— Ты обладаешь феноменальной наблюдательностью.

— Что опять не так? — Инга закатила глаза, — какая муха тебя на этот раз укусила?

— А ты не догадываешься?

— Всё ясно. Слушай, я не знала, что ты собираешься так трепетно хранить тайну своей любовной истории от ненаглядного Сашеньки. Вы же с ним сообщаете друг другу даже о том, что на завтрак ели. Ведь эта история для тебя уже ничего не значит, и поэтому я решила, что ты сразу всё ему рассказала.

Я бросила на Ингу раскалённый взгляд:

— У меня нет ни малейшего желания продолжать с тобой общение. Единственное, что мне сейчас хочется тебе сказать, так это то, что играешь ты из рук вон плохо.

— Да успокойся ты, я на самом деле не хотела поставить тебя в неловкое положение. Или вы с Сашей из-за этой ерунды поссорились?

— Не утруждай себя переживаниями, с Сашей у нас всё хорошо, — я гордо вздёрнула голову и шагнула вперёд, — но со вчерашнего дня меня не перестаёт терзать вопрос: зачем ты всё это делаешь? Если тебе нужен Марк, причём здесь я? Встречайся с ним, любите друг друга, я препятствовать не стану. Только не надо втягивать в свои странные отношения меня и тем более Сашу.

— Вся беда в том, что Марк до сих пор любит тебя, ничего с этим не поделаешь.

От этих слов внутри у меня что-то дрогнуло.

— И ты думаешь, твоя сегодняшняя провокация как-то поможет ему переключиться на тебя?

— Не думаю.

— Зачем тогда ты это сделала?! — Я стремительно начала выходить из себя.

— Я просто не подумала, спорола глупость, извини, — равнодушно ответила Инга.

В её вызывающем взгляде я не могла разглядеть ничего кроме насмешки. Мне стало противно. Я отвернулась и молча вышла из комнаты. Сидя в одиночестве на плюшевом диване в конце длинного коридора, я впервые за последние сутки почувствовала, насколько сильно устала. От изнеможения и бессилия я закрыла лицо руками. Слёзы стекали по моим щекам, просачиваясь между пальцами. Я ничего не чувствовала и не осознавала, хотелось просто отключиться. Через какое-то время я заснула прямо там в неудобной, скрюченной позе. Не знаю, сколько прошло времени, но вдруг кто-то начал трясти меня за плечо. Открыв глаза, я увидела перед собой обеспокоенное лицо Инги.

— Нет, ну ты даёшь! Ты тут что ли спать собралась? — её голос выдавал волнение. Видимо, она не на шутку испугалась, когда я вышла и не возвращалась слишком долго. — Прости, если так сильно тебя обидела. Пойдём в комнату, уже поздно.

Я не хотела вставать, но, решив, что всё-таки стоит вернуться и лечь в свою постель, поднялась и, не глядя на Ингу, пошла по коридору. В момент, когда я вставала, что-то зашуршало в кармане моего пиджака. Перед Ингой я не стала проверять его содержимое, но меня охватило волнение, сердцебиение участилось, и я с трудом сдерживала любопытство.

Лёжа в кровати, я с нетерпением ждала крепкого сна Инги. Она долго ворочалась и пару раз вставала, что-то искала в сумке, шуршала пакетом, вздыхала и укладывалась в постель вновь. Наконец, послышалось её глубокое мерное дыхание. Я тихо выскользнула из-под одеяла и направилась к сложенной на стуле одежде. Вот карман… Нет, не тот, другой… Какая-то бумага… Да, это записка. Крепко зажав свою находку в ладони, я взяла телефон и вновь юркнула под одеяло. Включив фонарик, я развернула записку. Сердце больно сжалось и вновь заскакало галопом, почерк был до боли знаком. Изломанные, ветвистые буквы были аккуратно выведены твёрдой рукой Марка Громова.