Сухопутная улитка

Папа, папа! Сейчас три ночи. Пишу тебе. У нас в номере предательница. Соня, двухтысячного года рождения. Она одна в команде такая маленькая. Елена Валерьевна никак команду маленьких девочек не может набрать. И Соня у нас по краю бегает. Ещё у нас Кристина Щетинская, Настя, Варя, ещё Даша и Полина – Машины подруги. Маша – капитан, а в лагерь не приехала. И Елена Валерьевна меня заместителем капитана сделала. Кристина – вратарь и у нас, и у старшаков. Даша всё время жалуется, что у неё то болит-сё болит. В первый день или во второй у неё полночи живот болел, она даже плакала. Ещё девчонки рассказывают, она первую ночь без света боялась спать. Так полночи с лампой включенной спала. Тут во всех номерах – столы и лампы. Даша только бегает и разминку делает, но не играет и не собирается. Мы играем в меньшинстве, впятером, так в гандболе можно. И старшаков пятеро. Эта Даша и раньше, дома, всегда в запасе сидела, вообще не пойму, зачем тогда приходить и тренироваться. Это я написала тебе про девчонок наших. А Соня эта… не наша. Представляешь: пошла ночью к Елене Валерьевне, разбудила её, представляешь?! И нажаловалась на нас с Варей. Вроде бы мы ей спать не даём. А мы просто с Варей смеялись. И чай пили. Но у нас же номер двухкомнатный. Эта девочка Соня в первой комнате с телевизором, рядом с коридором, а мы во второй, с дверью на балкон. Сегодня же отдых был. Родители приезжали. Вот мы и не устали. Точнее, Варя устала есть. Я пробовала сегодня плавать – так Аня Афонина, второй вратарь старшаков, не даёт мне плыть подальше. Приходится туда-сюда вдоль берега, как малышня. А я чувствую в себе столько сил. Было жарко, была дымка, но гарью не пахло. А в прошлую ночь, с 12 на 13 дождь прошёл. Не у нас. В Москве. А у нас просто стало тихо и светло, небо-то всё равно серое, но так – чисто, и видимость почти нормальная. Ну, метрах в двадцати видно. А то было-то иногда – в пяти не видать. В общем, солнце, воздух и вода. И вдруг вечером в буфете мужчина говорит: « Москва – газовая камера. Всё-таки уехал я. Все дела бросил». Буфетчица говорит: «Ну что вы! К нам сегодня приезжали из Москвы − говорили – нет смога больше». «А что ж они сюда-то приехали в эту дыру, если в Москве ясно?» «Родительский день сегодня», − это уже я сказала.—Навестить». Мужчина усмехнулся горестно: «Понятно», забрал свои порции и вышел. Тут входят наши девчонки и Елена Валерьевна. И Елена Валерьевна говорит: «С двадцати-ноль-ноль в Москве жуткий смог». Ну, мы все – радоваться, что нас в Москве нет, и родителей жалеть. Я про маму думала: «Ей, главное, до завтра дотерпеть, переночевать дома. А там уж у них на работе кондишн». Мама, кстати, приезжала, мы с ней погуляли, в магазин сходили, в торговый центр, тут их два в городе. На карьере покупались. И перед обедом мама уехала. До остановки автобусов не разрешила мне её проводить; мама всё говорила, как хорошо, что я здесь. Да я и сама рада. И бабушка над ухом не зудит. Дома я устаю от бабушки: всё бы ей мне вопросы по орфографии задавать на засыпку. А в 22-00 и у нас гарью запахло. Ветер подул. И всё. Опять эта чёртова гарь! И мама телефон мне не купила, а я так ждала. Мама говорит, в магазинах мало товаров – ничего не завозится, все в отпусках в тунисах своих. В общем, душно очень стало, спать невозможно, только мелкая Соня спала. А мы с Варей вызывали духа Гены Гасилкина. Гена – это парень. У него с Владой, это в старшей команде девочка, в том году был роман. А потом папа Влады позвонил Елене Валерьевне… Всё, папа, это тебе не интересно. Пойду спать, дым лезет и лезет в окно. Завтра пробежка в семь утра. А сегодня не было. А такой был день. Светлый, не угарный, почти ясный. Родительский».