Сухотин

Квартира, хозяйка которой пала жертвой Антона Вульфа, находилась на Большой Пушкарской. Адрес узнать труда не составило – у меня был хороший приятель, имевший связи среди полицейских чинов. Даже квартиру жертвы нам, –мне и Григорию Двинских, – показывал не кто-нибудь, а следователь, занимавшийся этим делом. Впрочем, о Вульфе он не сказал нам ни слова, да и то, что смерть женщины насильственная, а не является несчастным случаем, он убежден не был.

– Ценные бумаги, деньги, серебряные позолоченные часы, ничего не пропало, все на месте, – сказал нам он, – это не ограбление. Ни врагов ни родственников у покойной не было.

Впрочем, через несколько минут настойчивых расспросов, он, все же, обмолвился, что для несчастного случая (подозревалось неосторожное обращение с керосиновой лампой, так как тело сильно обгорело) покойная слишком уж ровно лежала. Как будто она даже и не пыталась себя затушить, а просто легла и сгорела. Но развивать эту мысль следователь не стал.

– Это несчастный случай, – повторил он нам на прощание.

В итоге кое-что о Вульфе мы, все же, услышали, но не от следователя, а от дворника. Бородатый и крепко пахнущий перегаром, он сообщил, что видел Антона Карловича. Ровно в тот час, когда произошел пожар у хозяйки. Вульф спускался по лестнице.

– Не знаю, что за человек этот Вульф, и что скрывает, – произнес Двинских, когда за нами закрылась кованная дверь, отделявшая двор от улицы, – но Анне точно не стоит выходить за него замуж.

– Вы еще ни читали этого, – я протянул Двинских сложенный вдвое лист бумаги, – мне сегодня принесли. От доктора. Результат экспертизы крови с моих ботинок.

– Что это? – Двинских развернул лист, и брови его поползли вверх, – на ваших ботинках была человеческая кровь!

– Да. А вылилась она из бочонка в подвале нашего псевдонемца Вульфа. И бочонков таких там было много.

– Вы должны сообщить об этом отцу Анны! – воскликнул Двинских, засовывая бумагу мне обратно в руки, – немедленно!

– Полагаете, он не знает? – спросил я и Двинских так и замер.

– Но, но… – заикаясь начал он.

Очевидно, мысль о том, что отец Анны знает о тайных пристрастиях Антона Вульфа, и все равно выдает за него дочь, поразила Двинских сильнее, чем собственно известие о том, что Вульф пьет человеческую кровь.

– Но что если Вульф ее убьет!

– Думаю, что жизни Анны ничего не угрожает, – сказал я, – не для того устраивают этот брак. Скандал со смертью знатной жены Вульфам не нужен. И потом, Антон Вульф явно не убивает всех подряд. Если он и убил свою квартирную хозяйку, то только потому, что я сжег все его запасы. Ему нечего было есть. Теперь есть чего. А назавтра он уезжает в Невьянск, где, скорее всего, тоже есть погреб с бочонками.

– Вы думаете… – Двинских побледнел, – что там в Невьянске… Вульф убивает? Вы представляете, сколько человек надо убить, чтобы …

– Я думаю, он покупает кровь в морге или в больнице, – сказал я.

На самом деле, я не был в этом так однозначно уверен (хотя массовые убийства людей тяжело было бы скрыть даже в глухом уральском городке), но перепуганный Двинских поспешил уцепиться за эту версию.

– Да, – закивал он головой, – Может, даже не в России покупает, а за границей!

Это было, конечно, очень некстати, но предположение Двинских меня развеселило.

– За границей? Может, в Париже? – рассмеялся я. – Конечно, раз у нас принято и белье к прачкам в Париж возить, то и кровь надо пить непременно французскую!

Двинских мгновенно помрачнел.

– Анна Константиновна не должна выходить замуж за Антона Вульфа, – серьезно сказал он, – она должна немедленно порвать со своей семьей, уехать, и …

– И ходить побираться? – продолжил я за него.

– Почему же сразу побираться? – задиристо произнес Григорий. – Я готов ей помогать!

– Как долго? И что она будет делать, когда вам это надоест?

– Я всю жизнь готов ей помогать! Вы мне не верите?

Решительный настрой Двинских показался мне еще забавнее, чем его предположение о Парижских поставках человеческой крови, но смеяться над ним я не стал.

– Пока мы с вами тут спорим, – сказал я ему, – Анна Константиновна собирается в Невьянск.

– Я это знаю не хуже вас! – взвился Двинских, – а вы сами, что вы собираетесь делать? Чем вы думаете ей помочь?

Это был (наконец-то) дельный вопрос, и я принялся объяснять ему свой план: