Сукины дети

— О, Господи, — Нисон схватился за свою кудрявую голову, в горле встал ком, то ли от страха, то ли от жалости к собаке, — ты как сама? Тебя не тронули? — Нисон схватил её за руку, ожидая, что Лина заплачет, начнет говорить о собаке или просто скажет, что ей очень жаль Нестора. Но она смотрела на него уставшими глазами, иногда провалилась куда-то в свой мир. По её выражению лица и не скажешь, что только что она потеряла любимого питомца.

— Нет. Выкинь всё, что связано с псиной, — Лина дернула руку, что схватил Нисон и разделась. Поводок она кинула куда-то на пол, совсем не обращая на него внимания, — она изначально занимала неоправданно уж слишком много места, пусть хоть сейчас она накормит кого-то, будет толк от неё, — Нисон стоял, пытаясь понять, что чувствует Лина. — Она — ничто, по сравнению с теми собаками, — её голос не выражал ничего, кроме усталости. Она говорила безразлично, ни одна эмоция не проскальзывала между строчек.

— Тебе вообще всё равно? — он нервно усмехнулся, проводив уходящую в комнату Лину взглядом, — это же наша собака, — он сделал акцент на слове "наша", но она всё не проявляла сочувствие к Нестору.

— На него мне всё равно. Нисон, это ты собак ненавидишь, но решил купить её. Так почему мне её должно было жаль? Это не уличная брошенная собака, голодная и холодная, это домашняя псина, мясо для уличных. Псина лицемерная и ненастоящая. Ты думаешь, она такая же, как те? Нет, Нисон, ты ошибаешься. Она не видела ужас, тоску, смерть и одиночество своими глазами. Эта сука лишь прикидывалась собакой… Нисон, это не наша собака. Она только твоя, — Лина наконец повернулась на него. Нисон стоял с широко распахнутыми глазами, его руки подрагивали от злости. Он захлёбывался в своем гневе, и это так отчётливо чувствовала Лина.

— Ты издеваешься? Почему я должен терпеть все твои психи? — Нисона трясло, голос дрожал, его глаза покраснели, а вены на шее вздулись, — В чем ты меня обвиняешь, а?! — слюни летели в разные стороны, он дышал глубоко, — я делаю всё, чтобы ты почувствовала себя наконец-то нормально, но ты только и делаешь, что ноешь и обвиняешь других, ты эгоистична и просто невыносима, — наконец его ярость начала постепенно спадать, по мере того, как он высказывал ей всё, что думает. Лина же стояла, разглядывая пол, пытаясь пропускать мимо ушей все слова мужа, — сколько ещё ты будешь жить на моей шее и ни черта не делать, Лина? Мне надоело приходить и видеть твою грустную рожу, ты сидишь весь день дома, ты даже поговорить со мной не можешь, мать твою, — Нисон не кричал, а скорее гавкал на неё, словно бешеная собака. Его слова, громкие и отрывистые, заставляли её сжиматься, ощущая себя еще меньше, — эту собаку я купил тебе, чтобы поддержать тебя, чтобы ты наконец забыла о ребенке и начала жить для нас, но нет, ты хочешь продолжать думать о мертвом младенце, ты хочешь чувствовать себя такой бедной и несчастной, — он был таким злым, что Лина закрыла глаза. В голове что-то пульсировало, заставляя ее сходить с ума все больше и больше. — и знаешь, что я скажу? Ты заслуживаешь смерти этого несчастного ребенка! Ему было с тобой очень плохо, потому что ты, Лина, никогда не будешь кого-то по-настоящему любить. Давай, продолжай делать вид, что тебя настолько печалит смерть младенца, давай! — не увидев ответа он тихо сказал "сука", адресуя это, конечно, Лине. И только в этом, наверное, он был прав.

Нисон пошел греметь чем-то в коридоре. А она же всё оставалась на месте, боясь открыть глаза. Не видя мир, он ей казался очень враждебным и страшным, казался ещё больше и печальнее. Вскоре Нисон ушёл, громко хлопнув дверью, и Лина поняла, что не может избавиться от его слов. Они почему-то крутились, сталкивались между собой и били её изнутри. Лина чувствовала себя паршиво после слов Нисона. Неужели правда она хочет находится в таком состоянии? Но Лина чувствует себя настолько плохо, что хотелось исчезнуть. Это не была обычная грусть или разочарование, это было хроническое чувство тоски. Тоски по чему-то такому, что заставило бы её жить. По чему-то такому, что она ждала всю жизнь, но ждала безрезультатно.

Она вновь открыла глаза, вглядываясь куда-то в пустоту. Руки почему-то похолодели, немного побелели, а в горле опять встал ком. Сейчас жить очень тяжело, она прикладывала огромные усилия, чтобы просто дышать. Конечности она не чувствовала, она вообще больше не ощущала свое тело, Лина сейчас существовала только в своём черепе.

Любовь

Домой Нисон вернулся только утром, никак не объяснил свою временную пропажу, лишь быстро кинул "прости" Лине и ушел на кухню.