Суккубус

– Мы все кому-то служим, Пит.

– Не говори мне, что кто-то может служить этому! – он заглянул в глаза Дени. – Нет. Не может быть!

– Тебе нечего бояться, Пит. Это всего лишь сила. Это всего лишь власть. Наша власть. – И Маккейн рассказал ему историю этих картин. Древнюю. Кровавую.

– Они превращают слабых в рабов, а сильных делают своими отцами. Себиле нужно второе. Мне – первое.

– Это сущий Ад, Дени. Мы продаем им свои души. Свои души. Души…

Маккейн достал вторую бутылку, и когда они едва держались на ногах, отвел его в эту комнату.

– Прости, друг, но я не могу отпустить тебя. – И вместе, рука об руку, они окунулись в этот Ад. Пит видел ворота. Видел Райские гущи. Видел женщин таких прекрасных, что у него слезились глаза от их красоты. И видел кровь. Море крови. Она обволакивала их. Проникала в них. Она знала все их мечты. Все желания. И они пили ее. Жадно. Страстно. Верные слуги. Дикие и необузданные в своих фантазиях. И не могли остановиться…

А потом… Потом Дени показал Питу дом художника. Показал чудовищные картины. И ужас наполнил Пита. И сам Ад пришел за его душой. И лица. Тысячи лиц на стенах, полу и потолке смеялись над ним. И он был одним из них. И он смеялся над самим собою – маленьким, сморщенным, хнычущим и наделавшим от страха в свои штаны человеком. Он хотел убить себя. Больше всего на свете ему хотелось воткнуть нож в глотку этому ничтожеству, этой двуногой твари, которая звалась Питер Самерсхед. И он метался по огромному миру, в который попал, в поисках оружия, чтобы привести этот приговор в исполнение.

– Нет, Пит. Не сейчас, – остановила его женщина, красивая, как море, желанная, как небо. Здесь, в этой утробе страсти, Себила Леон была самим совершенством. Обнаженная. Идеальная.

– Кто ты? – шептал Пит, купаясь в ее взгляде, словно в солнечной ванне. Она не была женщиной. Нет. Она была чем-то большим. Чем-то настолько огромным, что по сравнению с ней любовь всего мира была не более чем каплей в этом безбрежном океане страсти.

– Дай мне свою руку, Пит.

– Не называй меня Пит! Я ненавижу это имя! Ненавижу этого никчемного человека!

– Но ты нужен мне, Пит.

– Нет!

– Мои дети. Ты должен найти им отцов. Только ты. В своем Доме Плоти.

– Позволь мне свернуть шею этому никчемному созданию! – Пит видел себя. Тянулся к своему горлу.

– Может быть, позже.

– Ты обещаешь мне?

Она подарила ему улыбку. Такую светлую, такую теплую, что ни один ледник не устоял бы перед ней. Она разогрела Пита. Заставила его таять. Таять. Таять…

И вот теперь, четверть века спустя, он все еще помнил тот день. Шлюхи рождались и умирали, но комната в его доме оставалась неизменной. Ни разу в жизни он больше не зашел в нее. Ни разу в жизни он больше не был в доме художника. Но он знал – Ад рядом, сразу за той тяжелой дверью в конце коридора. И женщины, что могут входить туда, – они слуги дьявола. Самого дьявола, отдавшие ему свои тела и души. Он выбирал их трепетно, осторожно, спрашивая совета у тех, кто уже стал одними из них. Но даже тогда случались ошибки. Безумные, с текущей изо рта слюной и отсутствием рефлексов. Он сажал их в машину и увозил далеко-далеко, надеясь, что они уже никогда не вернутся в город и не напомнят ему о содеянном. А на смену им придут новые. Они всегда приходят. Светлые, темные, рыжие… Пит редко запоминал их лица. Лишь только тех, кого принимала комната. Лишь только тех, кто мог принимать в этой комнате своих клиентов. И не сходить с ума…

* * *

Куртни Мартенсон. Бобби выбрал ее, потому что она напоминала ему Марджи. Он раздел ее, уложил в кровать.

– Как ты хочешь сделать это? – спросила она. Дрожащим голосом он попросил ее перевернуться на живот. Лег на нее. Прижался к худой спине, зарывшись в светлые волосы.