Суккубы

Энн не могла представить себе такого понятия, но она довольно мрачно подозревала, что бóльшая часть этих «осколков» носит сексуальный характер. Она рассказала доктору Гарольду о себе всё, что он спрашивал, за исключением одной детали. У неё были оргазмы во сне. Влажность, а также острая вагинальная чувствительность при пробуждении не оставляли сомнений. Хуже всего было то, что эти «оргазмы во сне» оказались её единственным оргазмическим освобождением в течение некоторого времени. Мартин был лучшим любовником в её жизни, но у неё не было оргазма с ним столько, сколько ей снился этот кошмар. Это её очень беспокоило.

На сегодня всё закончилось.

«Уф», — подумала она и встала в темноте.

Её ночная рубашка прилипла к ней, она чувствовала себя облитой слизью, а холод пота поднял её соски.

Она прошла по коридору и заглянула в комнату дочери. Мелани спала среди беспорядка простыней. Простыни были чёрными, как и стены. Killing Joke — гласил один большой постер. Её любимая группа. Мартин водил её на эту группу в прошлом году. Энн поклялась однажды пойти с ней на один из этих диких концертов, но чем больше она решалась участвовать в радостях своей дочери, тем более невозможным казалось это достижение.

«Недостаточно старалась», — пожаловалась себе она.

Она знала, что это пренебрежение было частью изоляции Мелани. Расти без отца было тяжело для ребёнка, а с матерью, погружённой в работу шесть, а иногда и семь дней в неделю, было ещё труднее. Доктор Гарольд сообщил ей, что «альтернативные» вкусы Мелани отражают «саморазвитую» личность. Большинство семнадцатилетних читали журналы для подростков и смотрели ситкомы. Мелани читала По и смотрела Полански. Сонные глаза распахнулись.

— Мама?

— Привет, милая.

— Что-то не так?

— Тс-с-с… Засыпай.

Мелани заёрзала под одеялом.

— Я люблю тебя, мам.

— Я тоже тебя люблю. Засыпай.

Энн закрыла дверь.

Она слишком волновалась, она знала это. Мелани достигала совершеннолетия, и Энн часто с трудом это понимала. В прошлом это вызвало ужасные споры — Мелани несколько раз сбегала из дома, и всё это было по вине Энн. Она слишком часто теряла себя. В прошлый раз Мартину понадобилось два дня, чтобы найти её, в то время как Энн работала в офисе над встречным судебным разбирательством для Air National. Успех Энн как адвоката преследовал её неудачи как матери.

Сегодня вечером она пообещала, что всё изменится, но станет ли это очередной неудачей? Если так — это просто раздавит её. Поездка в Париж сблизит их; это положило бы начало отношениям, которые должны были начаться семнадцать лет назад.

«Слишком поздно — лучше, чем никогда», — подумала она.

Теперь проходя через гостиную и мягкую темноту, она вошла в залитую лунным светом каморку Мартина. Шторы развевались вокруг открытых французских дверей. Действительно, Мартин стоял на террасе. Часто она заставала его здесь, в предрассветные часы, когда он не мог уснуть, глядящим вниз на город, воду, доки. Всегда созерцая что-то. Однако сегодня ночью он стоял прямо в своей пижаме и смотрел в небо.

— Мартин?

Он не ответил. Просто смотрел. Он выглядел грустным или растерянным.

Он обернулся, поражённый. Его сигарета упала.

— Что случилось?

— Я… — сказала она.

Он сразу обнял её.

— Я понимаю. Снова сон. Ты…

— Прости, что разбудила тебя.

— Ты не будила, — солгал он. — Я просто не мог уснуть. Слишком много кофеина.

Внезапно она заплакала. Она ненавидела это. Тогда его руки обхватили её ещё крепче.

— Можешь плакать, — прошептал он. — Всё нормально.

«О, Боже, я не могу этого вынести».

Она чувствовала себя неуправляемой, и это было её самым большим страхом.

— Что со мной не так?

— Ничего. Завтра тебе станет лучше.

Он закрыл дверь, запечатав ночь, и повел её обратно в спальню. Мартин ещё раз обнял её у изножья кровати, а потом она обняла его в ответ, цепляясь за него, как за выступ. Он был выступом. Он был единственным, что удерживало её от падения в темноту.

— Я люблю тебя, — сказал он. — Всё будет хорошо.

«Вся моя жизнь рушится», — подумала она.

Его халат упал на пол. Он забрался к ней в постель и укрыл её, а затем обнял её рукой. Этот жизненно важный контакт, его теплое тело рядом с ней, было всем, что позволяло ей чувствовать себя в безопасности от самой себя.

— Я люблю тебя, — повторил он.

Но безопасность была ложной. Через мгновение она снова заснула и снова погрузилась в недра сна.

* * *

— Я болела. Врач сказал, что я чуть не умерла.

— Интересно, — заметил доктор Гарольд. Он усмехнулся. — Я имею в виду, интересно не то, что вы чуть не умерли. Параллель, я имею в виду.

— Параллель? — спросила Энн.

Кабинет доктора Германа Гарольда больше походил на офис богача. Он был обшит изысканными панелями, обставлен дубовой и вишнёвой мебелью, устлан роскошным тёмным ковром. Высокие книжные шкафы занимали всю стену, на полках странным образом отсутствовали книги по психиатрии. Вместо этого шкафы заполняли тома классической литературы. Только один экземпляр «Американского журнала психиатрии» давал какие-либо намёки на то, что это был кабинет мозгоправа. Никакой пресловутой кушетки найти не удалось.