Суккубы

«Вот что я получаю за то, что пытаюсь играть в игры с мозгоправом», — подумала она.

Следующие его наблюдения встревожили её больше всего.

— Интересно, что вы с таким отвращением относитесь к вопросам, касающимся лесбиянства или потенциального лесбиянства. Интересно и то, что вы сейчас проявляете комплекс вины по этому поводу.

— Я не лесбиянка, — сказала она.

— Я совершенно уверен, что это так, но вы боитесь, что я могу подумать, что вы такой являетесь.

— Откуда вы знаете?

— Я многое знаю, Энн. Я многое узнаю, просто глядя на вас, оценивая, как вы структурируете свои ответы, по выражению вашего лица, языку тела и так далее.

— Я думаю, вы хватаетесь за дерьмо, док.

— Возможно, и уж точно это будет не первый раз, когда психиатра обвиняют как такового. Я имею в виду, что нет более важного способа взаимопонимания между врачом и пациентом, чем открытость.

— Думаете, я не совсем откровенна с вами?

— Нет, Энн, не думаю.

«Как насчёт того, чтобы я хорошенько дёрнула твои большие усы? Будет ли это достаточным доказательством открытости?»

— Внешне вы бунтуете и обороняетесь, что является верным признаком глубокой чувствительности. Вы не были полностью открыты мне в отношении сна, не так ли?

Конечно, нет. Но что она должна была сказать?

— Энн, во сне есть мужчины?

— Я так думаю. По крайней мере, кажется, что на заднем плане есть мужчины, которые рубят что-то, рубят дрова, я думаю. Кажется, они подбрасывают дрова в огонь.

— Дрова. Огонь. Но вы говорите, что мужчины на заднем плане?

— Да, — сказала она.

— А фигуры на переднем плане — женщины?

— Да.

— А кто находится в центре внимания этих женщин?

— Я.

— Вы. Голая. Беременная. На месте для родов.

— Да.

— Не находите ли вы интересным, что активными участниками сна являются женщины, а мужчины остаются на втором плане, явно символизируя подчинённую роль?

— Я вас умоляю, — сказала Энн.

Доктор Гарольд теперь окружал её, загоняя в угол. Это заставляло её чувствовать себя начеку. Более того, это заставляло её чувствовать себя глупо, потому что она не знала, к чему он клонит.

— Минуту назад вы сказали, что не думаете, что я была полностью откровенна с вами по поводу сна. Как же вы это поняли?

— Мои выводы покажутся вам безумными.

— Эй, док, я привыкла к безумствам. Вперёд, продолжайте. Юристы не любят, когда их обвиняют в сокрытии фактов.

— Но ведь так и есть, не правда ли? Разве это не часть вашей работы? Сокрытие фактов от оппозиции?

— Я ухожу, — сказала Энн.

— Не уходите, — сказал доктор Гарольд, слегка посмеиваясь. — Мы только начинаем что-то делать.

Энн остановилась. Голова будто тикала.

— Во-первых, я не оппозиция, — заявил доктор Гарольд. — Во-вторых, я делаю ссылки, которые беспокоят вас, потому что беспокойство — это демонстрация тех самых подсознательных основ, которые в последнее время заставляли вас чувствовать себя расфокусированной и сбитой с толку.

Энн это сейчас не волновало. Она хотела знать, что он собирается сказать.

— Что? Какие выводы? Что, по-вашему, я вам не сказала?

— Вы уже знаете.

Глаза Энн вонзились в него. Но, опять же, он был прав, не так ли? Она уже знала.

— Скажите мне, — произнесла она.

— В чём вы не признались мне, так это в том, что сон вас возбудил. Внешне вы были отталкивающей, но внутренне вас стимулировали. Вы были сексуально возбуждены. Прав я или нет?

С каменным лицом она ответила:

— Вы правы.

— Вы были возбуждены и испытали оргазм. Правильно или неправильно?

В горле пересохло.

— Правильно.

Она не говорила ему ни об одном из этих фактов, но он знал их. Почему-то она подозревала, что он знал их ещё во время её первого визита три недели назад. Этот человек был ходячим детектором лжи.

— Вы испытываете оргазмическую дисфункцию дома, с Мартином?

Теперь Энн горько рассмеялась. Какая разница?

— Да, — сказала она. — Секс никогда не был для меня проблемой. Я всегда была… испытывала оргазм. До сих пор. С тех пор, как у меня появился этот кошмар, у меня не было оргазма с Мартином.

— Но у вас во сне был оргазм?

— Да, каждый раз.

— Вы боитесь, что какой-то аспект вашего прошлого разрушит ваше будущее.

Слова казались эхом, парящим над её головой. Это то, что означал сон? И если да, то какой аспект её прошлого?

Доктор Гарольд продолжал:

— Вы…

— Я не хочу больше говорить, — сказала Энн. — Я действительно не хочу.

— Почему?

— Я расстроена.

— Бывают моменты, когда расстраиваться полезно.

— Мне сейчас не очень хорошо.

— У вас много навязчивых идей, самая главная из которых — боязнь показаться слабой в глазах окружающих. Вы ассоциируете расстроенность со слабостью. Но это не так. Расстраиваясь, вы высвобождаете часть себя, которую скрывали. Это важный элемент эффективной терапии. Разоблачение наших страхов, высвобождение того, что мы прячем. Это помогает нам увидеть себя таким образом, чтобы мы могли понять себя. Когда мы не понимаем себя, мы не понимаем мир, людей вокруг нас, чего мы хотим и что мы должны делать — мы ничего не понимаем.

«Я понимаю, что мне нужно выпить», — подумала она.

— Я думаю, что для вас важно продолжать приходить сюда, — сказал он.

Она кивнула.