Суккубы

Её потряс оргазм, за которым последовала череда меньших, но длительных конвульсий. Казалось, что каждый дюйм обнажённой плоти либо ласкают, либо облизывают, мнут или сосут. За собой она заметила другие тени, которые, похоже, были мужчинами. Мужчины, наблюдающие перед разожжённым огнём. Формы других фигур, казалось, извивались на грязном полу, обнажённые, в позе эмбрионов, с лицами, спрятанными между ног.

— Дуэр, дуэр, — снова услышала она, когда её собственные оргазмы утихли, а схватки стали пульсировать.

— Присоединяйтесь к нам.

Две руки образовали корзину между её ног. Визги поднялись, в радости, в трепете. Огромный беременный живот вздрогнул, запульсировал, поднялся, а затем очень быстро рухнул. Она почувствовала, как что-то уходит, выталкивается из её чрева на открытый воздух. Мокрый и шевелящийся младенец был поднят наверх. Он сразу начал плакать.

Руки и рты отступили. Десятки глаз смотрели на новорождённого.

Глаза были широко раскрыты, блестели.

Смотрели вверх как бы с благоговением.

* * *

Энн резко проснулась. Темнота в спальне казалась сокрушительной тяжестью, одеялом из горячего влажного цемента. Она вздрогнула.

Часы показывали 04:12 утра.

«Кошмар, — подумала она. — Снова».

Мартин тихо похрапывал рядом с ней. Он пришёл домой в восторге от посещения единственного бара Локвуда.

— Какая замечательная компания парней, — сказал он. — Таких людей в большом городе не встретишь. Настоящие люди, понимаешь? У них есть своя жизнь, и они живут по-своему честно.

Он продолжал весело болтать, не пьяный, просто в хорошем настроении. Энн было приятно видеть его таким счастливым. Она знала, что ему здесь тяжело, в месте, столь отличном от мира, к которому он привык, особенно когда над его головой постоянно висит тень цинизма её матери.

— Это странно, — продолжал он. — Я был здесь несколько раз в прошлом, но почему-то сейчас всё по-другому. Я бы даже не прочь здесь пожить, если честно. Я чувствую себя здесь спокойно.

Он занимался с ней любовью, когда они ложились спать. Она оседлала его, трогая себя между их бёдрами. Она так хотела кончить с ним, но, как обычно, этого не произошло. Ей снова пришлось притворяться. Слава богу, что он не знал этого.

Теперь её преследовал кошмар. Его чёткие изображения и яркое тепло, казалось, сохранялись в темноте. Когда она встала, её промежность затрепетала — последствие того, что она кончила во сне. Как она могла так мало знать о себе? Без доктора Гарольда она чувствовала себя в отчаянии. Сценарий сна всегда блуждал, как объектив фотоаппарата, доводя до извращения. Почему? Что рождение Мелани предложило подсознанию Энн? Вопиющее лесбиянство. Оргии на месте рождения. Оккультные оттенки и этот загадочный искривлённый двойной круг.

Она вышла из комнаты и закрыла дверь. Слабый писк нарушил мёртвую тишину дома. Она заглянула к отцу. Милли Годвин, медсестра, задремала в кресле с книгой на коленях. Кардиомонитор «Лайфпак» довольно медленно мигал зелёным. Её отец неподвижно лежал под простынями.

Затем она заглянула в комнату Мелани в другом конце дома. Кровать Мелани была пуста, но быстрый взгляд показал, что её дочь стоит перед высоким узким окном и смотрит наружу.

— Мелани? Ты в порядке?

Сначала дочь не ответила.

— Мелани?

Она повернулась очень медленно. Как и у Энн, ночная рубашка прилипла к ней от пота. Её глаза выглядели остекленевшими.

— Мама, — сказала она.

— Что, милая?

— Луна розовая.

* * *

Что ей приснилось?

Она курила эту странную гадость с Вендлин и Реной. Да, они курили эту дрянь — лиарут — и смотрели на неё, и в этом что-то было, не так ли? Что-то в выражении их лиц. Какое-то… знание.

Мелани тоже знала, но не признавалась себе в этом. Как она могла представить себе такое? Значит, она ушла внезапно, не так ли? Да, она оставила Вендлин и Рену в их маленькой скрытой залитой лунным светом роще, а сама ушла домой. Она ушла домой и легла спать.

И в постели она видела сны.

Ей снова приснилась роща. Во сне она всё ещё была там, с Вендлин и Реной, и курила эту дрянь. Но всё было не так, как прежде.

— Да, член Зака ​​почти двадцать пять сантиметров, — говорила Рена.

— Однажды мы заставили его измерить, — вмешалась Вендлин.

Рена хихикнула.

— Да, мы заставили его играть с собой, пока он не стал твёрдым, и сказали ему измерить его. Ты бы видела его, Мелани, Зака, стоящего там со спущенными штанами, дёргающего себя, а затем прижимающего к члену линейку. Мы смеялись до упаду.

— Зак делает всё, что мы говорим, — добавила Вендлин. — Он такой слабоумный.

— Все парни такие.

— Однажды мы вернулись сюда, а вокруг шныряла эта старая собака с унылой мордой…

Рена хлопала себя по колену, смеясь.

— И мы сказали Заку сделать это с собакой!

— И он это сделал! — закончила Вендлин.

А во сне Мелани просто смотрела на них. Она чувствовала себя нейтральной, наблюдающей. Она просто сидела, смотрела за ними, слушая их и наслаждаясь кайфом от того, что они курили.

Рена ухмыльнулась.

— Жарко, не так ли?

— Да, жарко, — согласилась Вендлин.

Она тоже ухмылялась.