Суккубы

— Можешь так думать, дорогая. Но это нечто бóльшее. Где-то да, есть надзиратель, который наблюдает за нами и нашей жизнью. Но всё является частью чего-то другого. Мы все части великого плана, Мелани.

— Какого плана?

— Ну, это не так просто определить. Это в сердце. Оно важнее того, чем мы являемся или кем мы можем считать себя как индивидуумы, потому что на самом деле индивидуумов не существует. Мы все являемся частью чего-то бóльшего, чем то, чем мы можем быть сами по себе. Ты понимаешь, дорогая?

— Я так думаю.

— Всё происходит неслучайно.

— Это то же самое, что сказать, что пути Господни неисповедимы?

— Это больше, намного больше. Это то же самое, что сказать, что мы все здесь по причине, которая настолько сложна, что мы не можем увидеть всё сразу. И всё, что происходит, происходит как часть этой причины.

Энн стояла за дверью в ярости. Она не давала о себе знать, она только слушала.

Молчание Мелани отражало её замешательство.

— Позволь мне сказать так, дорогая, — продолжала мать Энн. — Это похоже на то, о чём мы говорили вчера. Мы думаем о смерти как о чём-то плохом. Твой дедушка умирает, и мы считаем это плохим, потому что любим его. Но это не так уж и плохо, мы только думаем, что это плохо, потому что мы не способны полностью понять план, — голос матери понизился. — Люди умирают по какой-то причине. Это больше, чем просто часть природы. Смерть — это не конец, это ступенька к лучшему.

— Небеса, ты имеешь в виду?

— Да, Мелани, небеса.

Энн зашла в другую комнату, чтобы её не заметили. Она кипела. Её гнев пульсировал, как головная боль.

— Я слышала, ты встретила новых друзей?

Теперь они были в холле.

— Ты пойди и повидайся с ними сейчас. Поговорим позже.

— Хорошо, бабушка.

Мелани спустилась по лестнице.

— Что, чёрт возьми, ты делаешь? — спросила Энн, выходя из комнаты.

— О, доброе утро, Энн, — сказала её мать. — Рада видеть, что ты в своём обычном бодром настроении.

— С чего ты взяла, что можешь говорить такие вещи моей дочери?

— Бедняжка в замешательстве. Кто-то должен поговорить с ней о реальности, о смерти.

— Я её мать, — напомнила Энн. — Это моя обязанность.

— Это действительно так, и это всего лишь один из бесчисленных аспектов материнства, которым ты так удобно пренебрегла. Ты когда-нибудь собирались отвести её к нему?

— Я хотела дать ей немного времени, ради всего святого!

— Время, да, — её мать усмехнулась. — Ты дала ей семнадцать лет, чтобы погрязнуть в замешательстве. Не пора ли тебе начать объяснять ей некоторые вещи?

— Что? О планах? О небесах? С каких пор ты имеешь право влиять на неё духовно?

— У меня больше прав, чем у тебя. Что ты знаешь о духовности? Ты юрист, помнишь? Тебя больше волнуют тяжбы и иски, чем воспитание собственной дочери.

Энн бросилась прочь. Она сбежала по лестнице и вышла на задний двор. Ей хотелось кричать. Она хотела убежать.

Да, хорошо бы убежать, убежать от всего этого подальше.

Ей потребовались часы, чтобы остыть. Как её мать могла сказать такие вещи?

Но когда гнев прошёл, наступила серость. Так всегда бывает после размышлений. Здесь или в суде — неважно где. В конце конфронтации ей всегда оставалось гадать, была ли права оппозиция.

— Ты всегда будешь с ней не в ладах, Энн, — сказал Мартин чуть позже. Они собирались покататься. — Не знаю, почему это между тобой и ней. Лучший способ справиться с этим — попытаться понять причину.

— Она высокомерная сука! Вот в чём причина! — закричала Энн.

— Полушай себя, — сказал Мартин. — Ты должна быть более разумной в этой ситуации, чем сейчас. Ты должна смириться с ожесточённостью своей матери и со своей собственной.

— Моей собственной! — возразила она.

— Энн, ты только что назвала свою мать высокомерной сукой. Это звучит довольно горько для меня. Я не понимаю, как ты можешь быть такой хладнокровной и объективной во всём, но в ту минуту, когда вмешивается твоя мать, ты срываешься с катушек.

Энн закипела в автокресле.

— Всё, что я имею в виду, это то, что как ты и твоя мать обращаетесь друг с другом, не работает. Такого никогда не было и никогда не будет. Вам придётся найти другой способ справиться друг с другом.

— Да, как насчёт того, чтобы не иметь дел друг с другом? Мне нравится этот способ.

— Я думаю, что это была проблема всё время, Энн.

— Не могу поверить, что ты на её стороне.

— Я не на её стороне, Энн. Знаешь, она не совсем мой любимый человек. Но это происходит каждый раз. Вы двое не можете даже находиться в одной комнате, не набрасываясь, как пара питбулей. Это разрывает тебя, и Мелани нехорошо подвергаться такому воздействию. Когда-нибудь тебе придётся решить эту проблему, и решение придёт не от неё, Энн. Это должно исходить от тебя. Твоя мать упрямая и гордая. Она никогда не изменит своего отношения к тебе. Тебе придётся приспособиться к этому.

«Боже мой», — подумала она.

Как она могла приспособиться к презрению матери? Все были против неё?

— Просто забудь об этом пока, — предложил он. — Давай прогуляемся.

Энн нахмурилась, когда он припарковал Mustang перед ратушей. Это был прекрасный день, тёплый, но не влажный. В конце большого двора возвышалась белая церковь.