Сулла бы одобрил

Она вышла уже свежая, женщины наконец-то научились одеваться быстро в этом жестком мире, где за мужчин приходится конкурировать, блузка с глубоким вырезом, брюки сменила на миленькие шортики, что и понятно, ноги отшейпинговала длинные и безукоризненной формы.

Я сказал с подчеркнутым восторгом:

– Элита!.. Тебя нужно клонировать, чтобы красивые женщины не исчезали в океане толстух.

– Вот еще, – сказала она недовольным голосом, но польщенно заулыбалась. – Я старалась, цистерны пота пролила в спортзале, а другим просто так?

– Для человечества, – напомнил я строго, – никакие жертвы не чрезмерны.

– Не дамся, – отрезала она. – Пусть тоже помучаются. Я злая. Спасибо, что помыл посуду! Трудно было?

– Конечно, – подтвердил я. – Целых две чашки! Пойду прилягу, не против?

Она сказала милостиво:

– Иди-иди. У меня там лучшая перина из Габриэля Маркеса.

Вошла в спальню за мною следом, прыгнула на постель, но глаза оставались серьезными, легла ко мне лицом.

– А ты злой?

Я сдвинул плечами.

– Должен быть злым, но не получается. Люди в массе своей не видят, что их стремительно несет в пропасть, а те немногие, кто видит… те ну… абсолютно интеллигентно пассивные.

– Обязательно в пропасть?

– Сама видишь, – сказал я. – Все ускорилось, а человечек тот же. Разумная душа, владеющая телом, так было в Средние века, а сейчас тело владеет всем на свете! И только оно в центре внимания. И реакции те же. Сейчас целые эпохи проносятся за недели!..

Она вздохнула.

– Но нельзя же… даже астрологов и прочих истреблять вот так просто?

– А как можно?

– Просвещением, – ответила она и, судя по моему лицу, сама ощутила, насколько это прозвучало жалко и беспомощно, – культурой, повышением образования…

Я сказал с сочувствием:

– Не успеваем. Прогресс уже не поезд, а реактивный самолет. Да и кто станет образовываться, когда ему и так хорошо?.. Вся цивилизация, да и культура, оказались заточены под дурака и для дурака!..

Она сказала уже больше по инерции:

– Никто не должен принимать решения за народ…

– А я не народ? Когда говорят «народ», почему подразумевают только самых тупых и неразвитых?..

– Их большинство, а демократия – правление большинства.

Я сказал зло:

– В жопу такую демократию! Править должны умные.

Она посмотрела на меня исподлобья.

Но я промолчал, что-то у нас пошло не так, странно лежать в постели с полуобнаженной женщиной и говорить о судьбах человечества, но когда заводишься, нужно как-то стушевать ситуацию.

– Культура, – сказал я, – здорово… но сиськи – это сиськи. Сними маечку. Пусть участвуют в разговоре.

Она с готовностью сбросила и шортики, сказала с вызовом:

– Давай без дискриминации! Пусть я вся буду участвовать.

Я направил поток крови в оба пещеристых тела, Рафаэлла довольно засмеялась и потянулась ко мне всем телом.

И хотя мы давно не подростки, ритуал знаком во всех деталях, но эволюция сумела сделать это занятие самым зовущим и сладостным, иначе жизнь вообще бы прекратилась, и планета осталась бы голой и каменистой, как спутники Сатурна.

Когда койтус тряхнул нас, пронзив сладостной болью от макушки до пят, мы рухнули рядом, не расцепляя рук, она перевела дыхание, сказала хрипло:

– Ты не только стреляешь классно…

– Я еще и крючком вяжу, – сообщил я скромно. – И на спицах. Хоть и не пробовал.

Она отпихнула меня, оставшись рядом, раскрасневшаяся, с блестящими глазами, дышит все еще часто, сказала чуть хрипловатым голосом, но уже обвиняюще:

– Ты еще в прошлый раз узнал, что у меня оргазм клиторальный! Как? У меня в личном деле такого нет.

– Откуда знаешь? – ответил я. – У тебя доступа нет.

– А у тебя?

– По глазам увидел, – сообщил я. – Хоть у женщин и брехливые, но я еще и дешифровщик сложных систем.

Она охнула.

– С ума сойти! И крючком вяжешь, и женщин раскалываешь, как спелые орехи. А я сложная?

– В достаточной степени, – милостиво согласился я. – Хотя я бы подправил ДНК и пару аксонов. Кривые какие-то.

Она укрылась до половины одеялом, сказала с неудовольствием:

– Надо посмотреть в зеркало. И что еще?.. Такое, чего нет в моем личном деле?

– Обижаешь, – сказал я. – Зачем смотреть твои файлы? Пусть хоть что-то останется тайной.

Она буркнула:

– От тебя да останется?.. Ладно, может быть, тебе все-таки поджарить бифштекс? У меня есть запас в холодильнике. Да и у меня что-то аппетит проснулся.

– Мне можно один кофе, – ответил я, – и адын булочка. Я местами вегетарианец, не могу, когда ради моей отбивной убивают овечку.

Она фыркнула.

– Овечку жалко, а людей нет?..

– Овечка в нашей дури не виновата, – напомнил я. – А человек уже рождается виновным, читай Ветхий Завет. Его убивать можно и нужно, как только переступит любую из заповедей. Что пора и делать, слишком их много.

– Заповедей?

– Человечиков. Преступивших. Их не зря называют преступниками.

Она хмуро смотрела, не вылезая из-под одеяла, как я поднялся и быстро влез в джинсы, обулся и начал зашнуровывать кроссовки.

– Отбываешь?

– Работа, – сказал я со вздохом. – Надо улучшать мир!.. А во время войны и доктора наук берут в руки автоматы.

Она спросила тихо:

– У нас война?