Сумасшедшие ночи на двоих (СИ)

Я быстро вскочила на ноги и, переборов легкое головокружение, поторопилась на громкий звук, что раздражал мой слуховой рецептор и возрождал желание заткнуть уши руками.

Ну Икуто, ну сволочь!

Зайдя в помещение, я буквально остолбенела: передо мной был Икуто в красном фартуке и повязкой на голове, ползающий на четвереньках и собирающий осколки разбитых тарелок, при этом матерясь так, что аж уши в трубочку скручиваются.

Я в капле смотрела на такую картину, еле сдерживаясь, чтобы не засмеяться, но, как только он опять нагнулся, выставив пятую точку, я не выдержала:

— А-ха-ха-ха-ха-ха! — Я схватилась за живот, лицезрея, как он повернулся и недоуменно уставился на меня, но вид его лица еще больше позабавил… — Ой, не могу!.. — вырвалось сквозь смех у меня, и я повалилась на пол, не в силах больше стоять. На глаза подступили слезы, а лицо покраснело, но я не могла ничего с собой сделать. Смех накрыл меня с головой.

— Если ты сейчас не прекратишь смеяться, то…

Я его не слушала, ибо все, что я видела, это его на четвереньках, и это рассмешило меня еще больше. Я представляла, как он, в коротенькой розовой юбочке, сетчатых колготках, высоких каблуках и кружевном лифчике, стоит в этой же позе и завлекает парней. И поэтому просто не могла прекратить смеяться, видя не «доктора-извращенца», а «разбивательницу сердец» и «мечту геев».

Слезы уже потоком катились с зажмуренных глаз, а от смеха уже болел живот, но я не могла остановиться, мечтая сбегать за какой-нибудь косметичкой и накрасить его для завершения картины, но, увы, я не умею делать мейк-ап.

Тут мою ногу схватили и с силой потянули в свою сторону. Я прекратила смеяться и удивленно уставилась на Икуто, нависающего надо мной, но смотреть я долго не могла. Передо мной всплывал его образ: накрашенный, с синими тенями на веках, белым, словно мука, лицом, розовым румянцем на щеках и ярко-красными губами.

Я вновь залилась смехом, попутно вытирая слезы с глаз.

— Я даже не представляю, что ты там понапридумывала, — раздраженно произнес он, в сарказме закатывая глаза. На что я, смеясь, все-таки ответила:

— Тебе лучше не знать… — Я сдержалась, чтобы вновь не залиться громким смехом, а лишь тихо хихикала, все еще вытирая слезы.

Он удивленно вскинул бровь, мысленно представляя, что могло так рассмешить меня, но, видимо, не додумавшись, он, обреченно вздохнув, перехватил мои руки и пригвоздил их над моей головой. Теперь пришлось удивляться мне, следя за тем, как его губы медленно приближаются ко мне.

— Отпусти меня, проститут недоделанный! — завопила я, вырываясь из его сильных рук.

Но он, не ответив, улегся на меня, и теперь пришлось недоумевать мне, искренне не соображая, что у него на уме, я начала вырываться из-под него.

— Задыхаюсь! Кислорода! Дайте кислорода! — Я никак не могла спихнуть его тяжеленную тушку с моей, поэтому единственным выходом было притвориться мертвой или задыхающейся, но тут я заметила, что он до сих пор не пошевелился.

Я быстро замолчала. Он что… умер? Я тряхнула головой и вытащила свои руки из его лапищ, и, положив их на его широкие плечи, начала потихоньку выбираться из-под него, пытаясь не разбудить, что было сложно в моем положении, но я все-таки смогла.

Наконец, твердо встав на пол, я хотела было собраться и уйти, но совесть и сердце не позволяли этого сделать. Поэтому, обреченно вздохнув, я, с немалым трудом перевернув Икуто на спину, взяла его под подмышки и потащила прочь из кухни, хоть делала я это с огромным трудом, но все-таки делала…

Спустя минут пятнадцать я все-таки дотащила этого кабана до дивана, на котором недавно проснулась, и, решив, что на диван я его вряд ли затяну, взяла подушку и положила ему под голову, укрыла одеялом. Не роскошь, но надо довольствоваться тем, что есть.

С гордостью взглянув на свою, так сказать, «работу», поплелась на кухню, на ходу напевая песенку львенка из мультика, название которого я уже давно забыла, но эту песенку почему-то помню наизусть:

— Носорог-рог-рог, идет! Крокодил-дил-дил плывет! — Добравшись до «места назначения», поспешила убрать все осколки с пола, которые так и норовили порезать мои руки. Но я стремительно пыталась избежать этой участи, но, к сожалению, не получилось, и я, сильно порезавшись, прикусила язык, дабы не закричать и не разбудить спящего Икуто.

Я взяла пострадавший палец в рот, тем самым слизывая с него солоноватую на вкус кровь.

Хотя чего это я так боюсь? Мне надо было свалить отсюда в первую очередь, а не убираться у него на кухне, но… чувство вины и совести не позволило этого сделать… ведь после вчерашнего…

Слезы подкатили к глазам. Зачем только вспомнила? Ему, наверное, было в радость посмотреть, как я плачу и изливаю душу покойному отцу.

Я потянулась рукой к щеке, дабы вытереть слезы, которые уже покатились с глаз, забывшись, что в этой самой руке находился осколок…

— Твою дивизию! — Осколок выпал из руки, а сама я, вскочив и держа пострадавшею руку на пострадавшей щеке, выбежала в коридор, ища ванную комнату, где, по сути дела, находятся зеркало и умывальник.