Сумеречные королевства

— Я предупредил кехитов, — прошептал Оршаль. — Я пожертвовал ими для того, чтобы ослабить тебя, выиграть время и подготовить колдовство, которое освободило бы меня от твоих горгулий. Один взмах руки, и мои полуночники превратят их в простые статуи.

— Если ты это сделаешь, то умрешь. — Я сильнее надавил на клинок.

Внезапно маг обернулся и подставил горло под острие Тени.

— Что ты можешь предложить мне, Агон? Ты размышлял над этим? Если ты взойдешь на трон, что станет с нами?

Встало солнце, и теперь полуночник казался мне расплывчатым пятном среди густого тумана.

— Я не стану ничего тебе предлагать, я — твой хозяин. — Я проткнул кожу на шее Оршаля, так что потекла кровь.

Тень умирала, ее голос превратился в шепот.

— Твой хозяин! — настаивал я.

Оршаль отступил на шаг, мое заявление заставило его сгорбиться. И вдруг искривленное лицо мага разгладилось, его взгляд стал безмятежным, и на короткое мгновение мне почудилось, что противник готов поблагодарить меня. Отныне дело, которому он служил, обрело имя. Эта ловушка была еще одним испытанием, средством проверить, достоин ли я его уважения.

— Будь осторожен, — выдохнул на прощание Оршаль.

Раздалось шуршание ткани, маг резко развернулся и приказал полуночникам следовать за ним. Они молча подчинились и ушли, сопровождаемые пристальными взглядами горгулий. Я тотчас бросился к фургону.

— Быстро дай мне цистру! — попросил я Амертину, едва оказавшись в комнате.

Фея подала мне инструмент. Я уселся на постель и уверенно зажал струны. Музыка должна быть проворнее, чем боль, притаившаяся в кончиках пальцев. Первые ноты позволили мне прорваться внутрь собственного сознания, во владения разума и увидеть там черноватую борозду, тянувшуюся за Тенью, словно струйка крови. Я пошел по этому следу и очутился в пустых и пыльных коридорах. Сейчас я находился в той области, которую выжгли лжеаккордники, навсегда лишив меня воспоминаний о детских годах, в неком зловещем месте, откуда доносились крики и стоны слабеющей рапиры. Я шел наудачу, открывая то одну, то другую дверь, висящую на одной петле. Меж тем боль от шипов усилилась и обрела форму. Мой разум, мое воображение услужливо рисовали мне страшные картины. Десять… их было десять высоченных мужчин с обнаженными торсами, с толстыми обвисшими животами. Призраки были облачены в грубые рясы с капюшоном.

Палачи.

Они согласовали свои действия, после чего разбрелись по лабиринтам моей памяти. Я внимательно следил за их продвижением. Они двигались столь уверенно, как будто бы ничто не могло их остановить. Я кинулся бежать, на ходу выкрикивая имя Тени.

Наконец я нашел ее. Она съежилась в углу коридора, приняв облик женщины с гибким молочно-белым телом. На ее полупрозрачном лице выделялись глаза, алые шары, из которых струились красноватые искры. Тень с головы до ног была покрыта черными шевелящимися полосами, которые заставляли ее глухо постанывать. Я опустился на колени и обхватил ладонями ее лицо:

— Что с тобой, скажи мне!

— Чума души.

— Что это такое?

— Коварный недуг, болезнь души. Она пожирает разум, делает безумным, она…

— Как остановить развитие болезни? — прервал я свое живое оружие.

Шаги палачей приближались. Я подозревал, что каждый из них даже в одиночку сможет разорвать нашу связь с Тенью, разрезав тонкую нить мелодии.

— Это невозможно, особенно теперь.

— Прекрати! — воскликнул я, сжимая ее лицо.

— Есть одно средство, но… нет, я не хочу, — всхлипнула Тень, и тут палачи добрались до коридора.

— Какое средство? Черт возьми, да говори же!

— Я могу поделиться болезнью. Поселить ее в твоем теле, которое станет тюрьмой.

Тень всегда облегчала мои страдания, а значит, и я в состоянии присвоить ее боль, ее недуг. И вообще, я не желал потерять подругу.

— А что будет потом? Быстрее…

Палачи обзавелись оружием: теперь они держали в руках занесенные топоры.

— Болезнь подтачивает только рассудок, человеческое тело замедлит ее развитие, правда, не знаю, как надолго. И когда твое тело капитулирует, она примется за разум. Сначала за твой, затем — за мой.

— Сколько у нас времени?

Всего десять локтей отделяли нас от палачей.

— Несколько месяцев, возможно лет.

— Так и поступим, разделим болезнь. Я подключу Оршаля или найду другой выход из положения, сочиню симфонию…

— Если ты этого хочешь, то спаси меня…

Палач уже почти опустил топор, и тут черные ленты чумы потянулись ко мне и проникли в тело. Я сразу же прекратил играть, и окружающие меня декорации развеялись, словно дым. Я очнулся в комнате с цистрой на коленях. Пальцы невыносимо болели.

— Агон… — позвала Амертина.