Читаем Сумеречный Сад полностью

Я всегда полагалась на еду, чтобы не чувствовать себя лишней на общественных мероприятиях. Сегодня я накладываю на фарфоровую тарелку с цветочным узором запеченную молодую картошку и спаржу, затем добавляю что-то похожее на мясо с соусом карри и кешью из керамического блюда, обвитого плющом. Мое внимание привлекает трехуровневый поднос с обжаренными гребешками в коричневом масле, и я добавляю парочку на свою тарелку. С обоих концов стола расположены десерты, но к ним я вернусь позже.

Я накладываю себе еду не для вида. С чизбургера в «Глазунье» прошло, кажется, несколько часов.

Горячий, хорошо обжаренный кофе плещется в большой чаше, но я позволяю улыбающейся девушке налить мне бокал белого вина. Она невысокая, темнокожая, зеленоглазая и похожа на эльфа.

Так кто же может знать, как помочь мне?

На «столе с дарами» под ветвями узловатого Древа больше подношений, чем я помню. Я подхожу, чтобы взглянуть поближе.

Книги в кожаных обложках, но и разрозненные страницы – черновики, быть может? Натянутые холсты с законченными и незаконченными картинами в стиле импрессионистов, другие – сюрреалистичные или абстрактные. Стопка листов с нотами прислонена к изящной скрипке. Размытые карандашные наброски, разноцветная керамика, черно-белая графика, а на траве у стола – нежный мраморный ангел расправил крылья. Выставка – пир для глаз, сравнимый с изысканными кушаньями, смесь огромного таланта и невероятной красоты.

Кто-то толкает меня под руку так, что я едва не проливаю вино.

Я поворачиваюсь с улыбкой и вижу мужчину чуть ниже меня. Лицо его заостряется к подбородку, спрятанному в рыжеватой бороде. На нем тяжелое шерстяное пальто и белая рубашка с высоким воротником. Он нес к столу холст.

– Excusez-moi, excusez-moi! Je ne sais pas où j’avais la tête![8]– Он униженно склоняет голову.

Я плохо знаю французский, но улавливаю основную мысль. И в голове всплывает, к моему удивлению, Пятачок из произведения Алана Милна, и его манера вечно извиняться и преувеличивать их с Винни-Пухом приключения.

– Ничего страшного.

– Вы очень добры, – отвечает он по-английски.

– Хорошо, что я не пролила вино. – Я салютую бокалом. – Не хотелось бы испортить ваш холст.

– Ах, да, это. – Он перехватывает картину в обе руки и наклоняет вправо и влево, будто видит ее в первый раз.

Я не дышу. Картина бесподобна. И узнается легко.

«Ночная терраса кафе»

Вот и получается, что мой новый друг… Винсент Ван Гог.

– Мне она всегда нравилась. – Я не задумываюсь, как странно звучат мои слова.

– Правда?

Он не обращает внимания на то, что я не должна была видеть эту картину раньше. Хотя, говорят, он был слегка сумасшедшим.

Я украдкой смотрю на его левое ухо, затем на правое – никогда не могу запомнить, какое он отрезал. Оба, хвала небесам, на месте. Или снова на месте? Я бы не удивилась, если бы Сад мог исцелять. И я все еще не выяснила, находимся ли мы в каком-то определенном времени. Ван Гог подтверждает мои догадки: скорее всего, мы вне времени вообще. Я особо ничего не помню из курса истории искусств в колледже, но он явно жил до Агаты.

Ван Гог рассматривает свой труд.

– Я рад, что вам нравится. Возможно, вы будете единственной. – Короткий смущенный смешок. – Конечно, не важно, что они подумают. Важно, что они почувствуют.

Он криво ставит картину в центр общего беспорядка, затем встает поодаль, поглаживая бородку и прикусывая губу.

– Надеюсь, вы чувствуете что-то? – Он смотрит на меня, затем отводит глаза, будто ему не хватает смелости удержать взгляд.

– Да, это так. – Пульсирующие звезды в небе картины зовут меня прогуляться до конца мощеной улицы, за кафе, к затемненным зданиям на фоне. – Я бы хотела побывать во Франции и пройтись по этим улицам ночью.

– Я часто думаю, что ночь живее и красочнее дня.

Убедительный. Вот подходящее слово для моего нового друга.

Я ставлю бокал и тарелку, все еще полную деликатесов, на край стола с пиршеством и подхожу к столу с дарами.

– Можно? – Я смотрю на Ван Гога, выражая желание поправить его холст, лежащий криво среди своих собратьев.

– Конечно, конечно.

Я начинаю с «Ночной террасы кафе», но не могу сдержаться и поправляю пару других картин, потом перехожу к книгам и листкам, наброскам и керамике. За минуту я расставила весь стол, будто это витрина в Книжной лавке: асимметричные линии, сбалансированные пропорции, цвета где-то контрастируют, а где-то дополняют друг друга.

Отойдя назад, я склоняю голову набок, напоминая самой себе то, как Ван Гог рассматривал свой шедевр.

– Моя дорогая, вы гений!

Я смеюсь – он не знает, как забавно определение «гений» звучит от него – и пожимаю плечами.

– У меня хорошо получается оформлять витрины.

Но это же не витрина, так ведь? Никаких покупателей привлекать не нужно. Зачем тогда этот стол?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адриан Моул и оружие массового поражения
Адриан Моул и оружие массового поражения

Адриан Моул возвращается! Фаны знаменитого недотепы по всему миру ликуют – Сью Таунсенд решилась-таки написать еще одну книгу "Дневников Адриана Моула".Адриану уже 34, он вполне взрослый и солидный человек, отец двух детей и владелец пентхауса в модном районе на берегу канала. Но жизнь его по-прежнему полна невыносимых мук. Новенький пентхаус не радует, поскольку в карманах Адриана зияет огромная брешь, пробитая кредитом. За дверью квартиры подкарауливает семейство лебедей с явным намерением откусить Адриану руку. А по городу рыскает кошмарное создание по имени Маргаритка с одной-единственной целью – надеть на палец Адриана обручальное кольцо. Не радует Адриана и общественная жизнь. Его кумир Тони Блэр на пару с приятелем Бушем развязал войну в Ираке, а Адриан так хотел понежиться на ласковом ближневосточном солнышке. Адриан и в новой книге – все тот же романтик, тоскующий по лучшему, совершенному миру, а Сью Таунсенд остается самым душевным и ироничным писателем в современной английской литературе. Можно с абсолютной уверенностью говорить, что Адриан Моул – самый успешный комический герой последней четверти века, и что самое поразительное – свой пьедестал он не собирается никому уступать.

Сьюзан Таунсенд , Сью Таунсенд

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее / Современная проза
Обитель
Обитель

Захар Прилепин — прозаик, публицист, музыкант, обладатель премий «Национальный бестселлер», «СуперНацБест» и «Ясная Поляна»… Известность ему принесли романы «Патологии» (о войне в Чечне) и «Санькя»(о молодых нацболах), «пацанские» рассказы — «Грех» и «Ботинки, полные горячей водкой». В новом романе «Обитель» писатель обращается к другому времени и другому опыту.Соловки, конец двадцатых годов. Широкое полотно босховского размаха, с десятками персонажей, с отчетливыми следами прошлого и отблесками гроз будущего — и целая жизнь, уместившаяся в одну осень. Молодой человек двадцати семи лет от роду, оказавшийся в лагере. Величественная природа — и клубок человеческих судеб, где невозможно отличить палачей от жертв. Трагическая история одной любви — и история всей страны с ее болью, кровью, ненавистью, отраженная в Соловецком острове, как в зеркале.

Захар Прилепин

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Роман / Современная проза