Сумеречный Сад

Я оглядываюсь и понимаю, что под деревом в траве между ручьями стоит с десяток скульптур. Вылепленные, отлитые, резные – я даже не знаю, считаются ли они все «скульптурами». Я улыбаюсь ему, ожидая, что он укажет на свое произведение.

– Да.

Что ж. Ладно.

– К. – рассказчик. – Ван Гог, кажется, подрабатывает свахой.

Что может быть страннее?

– Где ваше произведение, К.? – спрашивает художник, выговаривая слова с тяжелым датским акцентом.

– Я… я ничего не принесла. Пока.

Ван Гог поворачивается к С.

– Она девочка Э., – говорит он, как будто это объясняет, почему я не оставила ничего на столе.

Может быть, я здесь как «плюс один», и только Ба заслужила право быть в Саду своими стихами.

Но С. не реагирует на объяснение.

– Оставлю вас обсудить. – Ван Гог кланяется и уходит.

Я поднимаю руку в попытке его задержать. Я так и не выяснила ничего полезного.

Но он скрылся, а мы с С. остались вдвоем «обсудить» что-то, хотя я не понимаю, о чем я могу поговорить с головокружительно красивым мужчиной, которого я, кажется, должна знать, но не знаю.

Я отпиваю вино.

Глава 16

Чтобы увидеть свое лицо, нужно зеркало. Чтобы увидеть свою душу, нужны произведения искусства.

Джордж Бернард Шоу

Мужчина по имени С. стоит рядом со мной, пока мы наблюдаем за удаляющейся фигурой Ван Гога.

Я пытаюсь придумать, что сказать. О скульптурах. О чем угодно. Нужно расположить его ко мне прежде, чем приставать с вопросами о судьбе Книжной лавки.

С. глубоко вдыхает, натягивая на груди пуговицы накрахмаленной рубашки, затем поворачивается ко мне.

– Вы не едите? Меню здесь чудесное.

– Ах, да. Я оставила свою тарелку, – я взмахиваю рукой в направлении стола.

Зачем я это сказала? Если я вернусь с горой еды, он подумает, что я пришла сюда только поесть.

– Пойдемте, – он наклоняет голову в сторону стола, улыбаясь. – По-моему, художник не должен быть голодным.

– Ха! Тогда вам понравится мой выбор.

Я забираю свою тарелку и показываю ему.

Он нагибается, чтобы лучше разглядеть содержимое.

– Это что… гребешки?

Я поднимаю тарелку повыше:

– Попробуйте.

Не поднимаясь, он переводит взгляд на меня, убеждаясь, что я предложила ему еду со своей тарелки. Его голубые глаза так близко, рот не улыбается.

Он пальцами берет гребешок и отправляет его в рот одним укусом. Затем прикрывает глаза и запрокидывает голову, жуя – как Агата, когда она ела канапе.

Да, еда здесь изумительная.

Я наблюдаю за ним, замечаю острые углы челюсти, густые брови, полные губы.

Кто этот человек?

Я различаю легкий акцент в его речи. Что-то европейское – может, восходящая интонация итальянского. Одежда же – блестящая белая рубашка и сияющий черный жилет – могут принадлежать любому времени.

– Великолепные. – Он поворачивается к столу, берет из стопки фарфоровую тарелку и накладывает себе еду, начиная с гребешков.

Мы с Ван Гогом просто загораживали ему путь к еде? Казалось, что незнакомец хотел присоединиться к нашей беседе, но, возможно, он направлялся к столу. Конечно, он на меня заглядывался, но до этого момента не пытался со мной заговорить. Может, я ошиблась.

В голову приходит картинка: Остин за столом напротив меня, опершись локтями на стол и переплетя пальцы, читает мне нотации о том, как я веду дело.

Я стараюсь о нем не думать. С. либо давно мертв, либо игра моего воображения, либо реалистичный сон. Не буду винить себя.

Мужчина возвращается ко мне с полной тарелкой еды, увенчанной куском лосося под корочкой с орехом пекан. Он салютует едой в мою сторону, будто предлагая тост за наше обжорство.

– Прогуляемся?

– Конечно. – Я отставляю свой – уже пустой – бокал вина на высоком круглом столе, где стоит поднос с его собратьями.

С. неторопливыми шагами уходит от Древа, от центра Сада, к тенистой периферии, где должна бы быть Каштановая улица.

Мы следуем за одним из ручейков. В конце концов, он вливается в пруд, отделанный черной, белой и серебристой мозаикой и окруженный освещенными деревьями. Прямоугольник воды уходит в тень, где небольшим порогом переходит в другой пруд.

Вдалеке на уровне моей талии виден огонек, освещающий белесую решетку. Окно?

– Здесь так красиво. Каждый раз обнаруживаю что-то новое.

С. ведет нас по краю пруда вдаль, за порог.

– Да, здесь столько сюрпризов.

Мы спускаемся по ступенькам на гравийную дорожку, ведущую к деревьям. Не говоря ни слова, мы сходим на тенистую тропу. По бокам розовые орхидеи и желтые лилии уступают кучерявому папоротнику и фиолетовым шершавым листьям колеуса.

Я подъедаю картошку и спаржу со своей тарелки, пока мы идем. Выгравированные на вилке переплетающиеся ветки плюща поблескивают в свете факелов. Я все пытаюсь придумать, что спросить об искусстве, чтобы не показаться глупой.

С. заговаривает первым:

– Так вы рассказчик? Что ваша история хочет рассказать?

Я жую кусок курицы. Необычный вопрос. Он не спросил, о чем моя история – только об этом меня и спрашивали, если я говорила, что пытаюсь писать.

Что моя история хочет рассказать?