Сумеречный Сад

– Вы слишком скромны. То, как вы все расставили – само по себе искусство! – Он поворачивается лицом ко мне. – Мне кажется, мы не представлены, хотя я часто вас вижу здесь. – Он протягивает мне руку, под ногтями – краски сотен холстов. – Меня зовут В.

Ну конечно.

Я пожимаю руку.

– Я К., рада знакомству.

– Очень приятно, К. Вы же девочка Э., так ведь?

Я киваю.

– Ах, мы были так рады, когда вас ей передали.

Я дышу, вдох-выдох, но пропускаю его слова.

Первым делом я хочу поговорить о помощи магазину.

Оставляю на столе тарелку с едой, но забираю бокал и делаю пару глотков.

– Для чего это все? – Я жестом показываю на произведения искусства. – Почему люди приносят дары?

Он хмурится на мгновение – схоже с испуганным выражением лица Агаты.

– Мы обязаны.

Я поеживаюсь, будто внезапно подул ветер, холодный, как мое вино.

В Саду действуют какие-то высшие силы? Нечто заставляет людей приносить свои творения к Древу, как жертвенных агнцев? Я всматриваюсь в его ветвистую, развесистую крону. Ручейки, разбегающиеся от его корней, отражаются на нижней части ветвей бело-голубыми волнами.

– Кто-то… заставляет вас приносить картины?

– Конечно нет. Мы отдаем по доброй воле. Мы приносим дары из-за врага.

Ох, небо.

Я подбираю слова, чувствуя в груди учащенное биение сердца.

– У нас есть враг?

И снова – он словно обеспокоен моим незнанием.

– Всегда есть Враг.

Я слышу заглавную «В», как в детской книжке с картинками.

– К., помни, у акта создания всегда был и будет Враг. Он хочет уничтожить все животворящее искусство. Он будет сеять разрушение, если только представится случай.

– Разрушение? Здесь? – Я оглядываю окруженную гранитными колоннами широкую поляну. – Это место идеально.

– Но ведь все идеальное находится под угрозой.

Это так. И еще здесь много скрытых неизведанных и темных мест.

Ван Гог оборачивается, вместе со мной наблюдая за вечером, будто высматривая наступление Врага. Какого момента он поджидает? Или великий художник страдает паранойей?

«Будь осторожна», – прошептала Агата.

– Trompe l’œil. Вы о таком слышали? – спрашивает Ван Гог.

– Да, слышала. Оптические иллюзии, в которых элемент кажется настоящим? Как картина за окном, но даже окно – это часть картины.

Он улыбается.

– Очень хорошо. Да. Trompe l’œil – дословно «обмануть глаз». Но в этом – вся наша жизнь. Жизнь – декорация, нарисованный горизонт, врущий нам, что существует лишь то, что можно увидеть. Но на самом деле жизнь – намного больше. Ремесло художника – говорить правду.

– Вы знаете здесь всех? – я указываю на кружки гостей. – Все эти люди… художники?

– Мы все творцы. Но каждый человек своего рода творец, не находите?

Я прикусываю губу, медля возразить. Потому что… Ван Гог.

– Я знаю многих людей, не одаренных талантом ни к живописи, ни к музыке, ни к слову.

Он кивает.

– Конечно, есть род искусства, привлекающий больше всего внимания. Хотя, может, и не денег. – Художник со смешком отвешивает полупоклон своей картине. – Но ведь есть тысяча способов творить? – Он протягивает руку к столу. – Повар готовит пир для зрения, обоняния и вкуса, а хозяин выставляет его на стол, – следующим жестом он обводит толпу, – а садовник выращивает в поле рай на земле.

– Я не думала о творчестве в таком ключе.

– Во всем есть красота, дорогая. Те, что привлекают наши глаза, уши, что угодно к этой красоте, и есть художники. Будь это скульптура или украшение. Соната или гостиная. Хорошо рассказанная история, или хорошо спроектированное здание, или даже хорошо смазанный механизм. Не будем преуменьшать дары тех, кто приносит в мир красоту в доступной их навыкам форме.

Я размышляю над его словами, по правде говоря, наслаждаюсь ими, когда замечаю приближающийся к нам силуэт.

Мой «поклонник», как назвал его Т. С. Элиот, все это время скрывавшийся у края толпы. Щетина, широкие плечи, все в той же рубашке с закатанными рукавами и черной жилетке. Приближаясь, он смотрит мне прямо в глаза.

Я заправляю за ухо выбившуюся из прически прядь волос. Хорошо, что я оставила свою полную тарелку на столе.

– Привет, привет! – яростно кивает Ван Гог.

Этот парень столько на меня смотрел, что в голове мелькает мысль: «Должна ли я его знать?» – и сердце снова стучит в груди.

Ван Гог приветственно пожимает предплечье незнакомцу.

– Рад тебя видеть. Очень рад. – Он поворачивается ко мне. – Вы знакомы с С.?

Я хватаюсь за возможность и качаю головой.

Неизвестный улыбается широкой, радостной улыбкой, которая привлекла мое внимание в тот раз.

– Что ж, С., это К.

Так много букв. Ладно, этот парень – С. Как бы понять, от какого имени это сокращение? Кажется, он друг Ван Гога, но мои знания по истории искусств не могут мне помочь.

– Приятно познакомиться, К.

Я борюсь с соблазном спросить, почему он так часто смотрит в мою сторону.

– Взаимно.

– С. – скульптор, – объясняет Ван Гог.

– О, чудесно! – Я стараюсь изобразить подобаемое восхищение, но все еще не имею понятия, кто он. Черепашки-ниндзя были скульпторами, так? Микеланджело, Донателло? Никого на С. – Вы уже выставили работу?