Сумеречный сказ

Вечером воротился к отцу Казимир и честно признался, что в лесу он заплутал. За что, конечно, тут же выговор получил, а следом и наказ собираться мигом, ибо выдвигалась дружина с рассветом. В ту пору враги подле границ обосновались, битвой угрожали, смерть люду предвещали, с князя великого дань требовали. Созвал всех Всеволод и стал речи высокие вести, дух боевой поднимать и храбрецов наставлять. Боязно ему было за сыночка своего, да нежничать не стал — не положено. Поглядывали на Казимира братья названные и тихо шептались, что наконец силушку показать сможет. Коль хвалился пред всеми подвигами пустыми, так теперь жребий удачный выпал.

Выстроились ряды слаженные, замелькали стрелы вражеские, зазвенел булат в руках храбрецов. Трещали щиты, кони склонялись, насмерть сражались. Гром в небесах разразился, дождь глаза застилал, ветер сильный по полю гулял. Крики, слёзы, проклятия — всем вмиг наполнилась земля. Лишь один крепкой стеной стоял — Казимир. Он, не ведая слабости, рубил супостата налево и направо. Глаза кровью налились, сила звериная в теле пробудилась. Не замечал воин ничего, напролом шёл, ударов чужих не ощущая. Победу кровавую чрез всё поле пронёс. Дар Олеси мощным оказался: никто ему теперь не был страшен.

Так повелось с той поры: все пред Казимиром Кровавым преклонялись, богатырём бешеным величали, а за спиной недобро шептались. «Не гоже так люд истреблять», «Нечисто тут как-то», «Не мог он так резко сильным стать», «Душу продал, проклятый», — слухами воин обрастал, однако ж внимания он не обращал. Гордился отец, плакали сёстры, Аннушка молитвы богам шептала и избавления от нечисти для брата желала. Казимир же печали не ведал: не было равных ему, враги в страхе пред именем одним падали и пощады молили.

Славен был путь, но плату пришёл срок возмещать. Больно кулон грудь обжигал, к хозяйке своей взывал. Думал Казимир к ней на поклон прийти, златом и серебром осыпать за дар столь великий, да передумал. Сорвал верёвку и выбросил в воду. В тот же миг ветер поднялся, молнии засверкали, тучи небо заволокли. Явилась Олеся видением туманным, яростна была и кричать начала:

— Ирод, трус и подлец! Вот как заплатить удумал мне, окаянный! Предупреждала я, что предательство дорого стоить тебе будет. Так знай: сёстры твои одна за другой помрут, но хуже всего Аннушке милой придётся — долго мучаться будет от хвори, а после и она отойдёт. Отец твой в бою первом поляжет, а Данка, что ко мне спровадила, ослепнет в одночасье и в лесу сгинет однажды.

Испугался тогда Казимир, захотел прощения просить, но язык точно к нёбу намертво прирос.

— А ты, предатель трусливый, не познаешь смерти отныне, станешь вечно по миру скитаться, — взмахнула рукой Олеся, и по колени в землю Казимир ушёл. — А коль кровь людская по вкусу пришлась, так быть тебе отныне упырём, — злобно расхохоталась ведьма и исчезла.

Слова её тут же в жизнь воплотились: посерела кожа Казимира, глаза алыми стали, когти уродливые отросли, жажда странная голову дурить начала. Выл он, дёргался, с места сойти пытался, от лучей солнца скрыться, да не мог. Жестока была Олеся в проклятие своём — землю вокруг молодца в болото превратила, на муки вечные обрекла. Голод тело ослаблял, разум туманом обрастал и крови горло желало: в упыря навсегда Казимир обратился.

Сколько так страдал — он не знал. Не отличал Казимир ни снега, ни дождя, ни ночи, ни дня. Только лишь солнечные лучи оставляли всё больше и больше шрамов на лике упыря. Воплощение злого рока — великанша Лихо Одноглазое — подобно аспиду рядом вилась и по маленькому кусочку отнимала ежедневно душу вампира, лишая его надежды на спасение.

В детстве ещё от Аннушки-сестрицы узнал Казимир, что бродила по свету великанша Лихо и пожирала души, утаскивая их в свою низину, где гнили они вечно меж болот и бурелома. Только самые отчаянные и злые души попадали в лапища к ужасному существу. Сказывала сестра, что нет в Нави места мрачнее, чем та низина, из коей дороги обратной уже не сыскать. Только сама Морана могла наведываться во владения Лиха, однако и то случалось редко — незачем было Хозяйке Зимы глядеть на мучения проклятых душ.

Так и стоял посреди топи Казимир, лишённый надежды и пожираемый великаншей, ожидая своей кончины. Спасение в странном обличие явилось, ещё более страшном и дивном, да только не думал о том упырь, когда из топи его вынимали. Случайным образом Марья нашла Казимира, и сжалось сердце её при виде покрытого ожогами упыря. Жалко стало вампира на произвол судьбы оставлять, и решила чернокнижница помочь душе неприкаянной. Упросила она Морану позволить Казимиру жизнь в Яви сохранить и вину свою искупить тем, что будет он во всём Моревне помогать. Пряха судеб долго думала, но, просмотрев всю будущую судьбу упыря, согласилась и велела Лихо отпустить страдальца. Жутко злилась великанша одноглазая, проклятиями и угрозами сыпала, но приказ исполнила — отпустила остатки души Казимира.