Сумеречный сказ

— Вот оно как. Стало быть, ежели родилась я девкой, так мне у печи всё время хлопотать? Щи да каши варить да рубашки шить? Иногда ещё метлой махать, тряпки стирать и милого-суженого у порога верно поджидать? А таким, как ты, все трудности встречать одним? — глаза её запылали. — Нет уж, не бывать сему, покуда сердце в груди моей бьётся. Я хочу сражаться, хочу помогать, защищать, а не дома у оконца сидеть да на мир глядеть, пока жизнь мимо проносится.

Поразился Добрыня таким словам: впредь не слыхал таких речей. Все знакомые девицы кроткими и милыми казались, речей похожих не заводили, а мать словно была довольна положением своим. Однако призадумался богатырь и припомнил, что отец часто храбрость матушки упоминал, да и рассказ про встречу их со Змеем тому подтверждение — смелой и боевой всё же Елена оказалась. А тётушка Варвара так пуще отличилась: она ведь не возжелала судьбе подчиниться и стала за счастье своё бороться, хоть и тёмная судьба её за углом повстречала.

— Достанется тебе шибко от родных, — проворчал Добрыня, желая отговорить упрямицу от задумки опасной.

— Им до меня дела нет, — вздохнула Настасья и рассказала историю свою: — Сиротой я осталась, живу теперь с дядькой и семьёй его. Отца моего, Микулу, в битве сразили пару зим назад, а маму знать не знала отродясь. Теперь меня замуж всё хотят сосватать, да только в деревне нашей меня любой мужик боится.

— Почему?

— Потому, как батюшка мой — Микула Селянинович, богатырь прославленный.

Диву дался Добрыня: не раз слыхивал он про сего удальца, что силой обладал неимоверной, одначе про гибель его не ведал совсем, как и про дочь-поленицу — девицу с талантами витязя истинного.

— Стало быть ты посему такая, — предположил Добрыня.

— Это ещё какая? — нахмурилась Настасья.

— Э-э… ну… волевая?.. — замялся Добрыня, поздно сообразил, что вслух ляпнул.

Микулишна головой покачала.

— От отца мне силушка досталась могучая, а оттого боятся меня и слово поперёк не скажут. Рвалась я сама Змея погубить, когда уж второй витязь не вернулся, но третий храбрец слушать меня даже не стал, грубо обозвал и на смех поднял. Вот настоящая потеха была для наших завистников да дураков! Но ты мне иным показался, — Добрыня поднял на неё взгляд, — добрым что ли. Глаза у тебя выразительные: ничего не скроешь, что в душе обитает.

Засмущался богатырь: частенько ему такое говорили — копия отец родился, а тот уж помыслами всегда честен был.

— Поэтому я здесь, — продолжила Настасья. — Не желаю более скрываться или на поводу у других идти. Ежели погибну, то во имя защиты себя и других от чудища. Поэтому я с тобой пойду и буду биться, стрелы пускать. А если ты не согласен, то я всё равно слушать не стану и своего добьюсь!

Суровой и строгой она казалась, но отчего-то совсем не было страшно Добрыне. Доселе не встречал он полениц храбрых, а теперь одна из них рядом сидела и смотрела очами зелёными на мир, не страшась ни гибели возможной, ни чудовища. Сам не заметил Добрыня, как залюбовался Настасьей и как тепло на сердце стало.

На следующий день добрались они дорожками окольными и сложными до скалы, хмуро взирающей на непроходимый лес. У подножья горы виднелась пещера, от которой будто туман чёрный клубился. Дурное предчувствие в груди завыло и умоляло повернуть назад, но ни один не дрогнул перед ликом опасности.

— Как думаешь, он там обитает? — прошептала Настасья, слезая с коня.

— Змей не один поживать, а вместе с ведьмой, что его в чудовище и превратила, — наскоро пояснил Добрыня, мысленно оплеуху себе давая — стоило вчера рассказать обо всём, а не любоваться блеском кос.

— Значит, надо выманить их обоих, но думается мне, что эта ведьма…

— Маринкой её зовут, — перебил Добрыня.

— Что ж, Маринка эта просто так из пещеры не выйдет и будет оттуда колдовать и портить нам честный бой, — рассуждала Настасья. — Тогда я проберусь внутрь и убью её, а ты отвлекай Змея и постарайся не погибнуть.

Изумился Добрыня речам таким вольным и уверенным, а слов ответных не находил.

— Не волнуйся за меня, — поленица засучила рукав рубахи, показывая простенький шнурок на запястье. — Это всё, что от батюшки осталось. Но даже такой оберег простой сил мне даст и защитит, — и пока богатырь собирался с мыслями, Настасья проворно натянула на себя кольчугу, что всё это время в сумке у коня лежала, и скрылась с луком за спиной в лесном полумраке.

Сетуя на упрямицу и на самого себя за то, что позволил Настасье увязаться следом, вышел Добрыня на поляну, не видя более смысла скрываться да по кустам отсиживаться. Уж лучше пускай Змей его тут встретит, чем заприметит притаившуюся в тени поленицу.

— Выходи на бой честный, окаянный! — прокричал богатырь. — Сразись со мной, Змей, в поединке и прими свою судьбу достойно.

Раздался хохот, округу заполняя. Вышагивал вальяжно из пещеры Кирилл: не изменился он ничуть за всё это время — всё также семнадцатилетним юнцом сказывался, хоть и к годам пятидесяти ему уж было.

— Что забыл ты тут, витязь непутёвый? Смерти своей, верно, ищешь? — пробасил он голосом замогильным.

— Умрёшь сегодня только ты, Змей.