Всякий раз, освободившись от обязанностей, Елена прогуливалась по берегу озёр, наслаждаясь видами, и иногда навещала свёкров, поселившихся в городе. Не по нраву пришёлся Алёне Светлый терем, вот и уговорила она Светозара перебраться в другое место, как только представились Прави Елена и Финист.
— Ешь ещё! Для кого варила-то? — хлопотала Алёна.
— Ну мама! Ну что такое? Я сыт и здоров, — возмущался Сокол, глядя на жену в поисках защиты.
Та лишь смеялась и головой качала, забавляя Светозара, что вдруг принюхиваться стал.
— Опять соседи свои отвары делают. Сколько можно? Не болеют здесь никогда! Зачем такую вонь разводить? — ворчал он, различив едкий запах жжёных трав.
— Привычки трудно искоренить, — заметила Лена.
— Что правда, то правда! Кто-то, вон, до сих пор не ест кашу, — сердито взглянула Алёна на сына, но, увидев улыбку мужа, тут же на него переключилась: — А ты чего радуешься? Сам-то ничуть не лучше! Вещи всегда разбрасываешь, капусту от голубцов брезгливо отодвигаешь! Хоть бы раз за свои столетия слопал эту несчастную капусту! Одни расходы!
— Какие это расходы, а? Тут всего в изобилии, а ты говоришь так, словно вновь надо в огороде кверху поясницей торчать, — возмутился Светозар. — Да и потом, капуста твоя невкусная и выглядит не очень. Ты её само-то видела, а? Не ел раньше и сейчас не буду, всё.
Предчувствуя спор родителей, Финист быстро засобирался и, схватив жену, сбежал из дома, наскоро попрощавшись.
— Вечная жизнь их сделала вредными до ужаса, — подметил Финист.
— Ты тоже не лучше, — проговорила Елена, сжимая локоть мужа.
Не найдя, что сказать, Сокол лишь улыбнулся и потянул её гулять. Город шумел и дышал, словно существовал на самом деле. Люди сновали туда-сюда, смеясь и споря. По улицам бегали дети, прохаживались кошки, собаки сидели на порогах разномастных домов — терема, избы и современные коттеджи. Всё бурлило, точно котёл, и никто не задумывался о том, что все тут давно уже мертвы.
Древнее правило предписывало душе перейти или в мрачную Навь, расплачиваясь там за содеянные грехи, или в благодатную Правь, продолжая обитать, словно ничего и не произошло. Но был и третий исход: по собственной воле душа могла растаять и никогда более не возрождаться. Эта участь пугала Елену, поэтому она всякий раз со слезами наблюдала за таким исходом. Однако, прогуливаясь сейчас по вечно залитым солнечными лучами улицам, Прекрасная невольно задумалась о том, что же лучше на самом деле: существование в вечном потоке реки времени или уже растворение в пустоте бесконечности. Разъедаемая сомнениями, она поделилась мыслями с мужем, положив начало их новой дискуссии, коим никогда не было конца.
Добрыня Никитич
— Да-а, дела. Здорово вы это придумали, — Добрыня почесал затылок, на родителей поглядывая. — А кто ещё правду ведает?
— Из живых никого уж и не осталось, —промокнула Елена платочком красные от слёз глаза.
— Как же никого? А Змеюка что, не жилец что ли? — проворчал Финист, повертев в руках новехонькие ножны, над коими работал последний месяц. — Живёхонький он! Опять, вон, на деревню напал, а этому отдуваться придётся! — он ткнул пальцем в сына, заставляя Елену вновь запричитать.
Много уж зим миновало с той поры, как перебрались в светлый град супруги и обосновались здесь под иными именами, дабы никого не смущать. Князь, коему Финист служил, добро своё на то дал и тайну их сохранил, наделив чудо-богатыря званием воеводы — Никиты Романовича. По-прежнему продолжал Финист служить во славу земель родных, но нынче скрывал лик свой соколиный. Лишь по ночам обращался в птицу и облетал Явь. Благо Светозар, скоро отошедший в мир иной, приглядывал за Правью.
Елена с той поры предпочитала в горницах оставаться и редко выходила гулять по граду — точно стеснялась красоты, природой данной. Долго она корила себя за приключившуюся беду со Змеем, и ничто не могло покоя ей дать — токмо время ей подмогой стало, раны исцелило, образы стёрло. Пара лет ещё кануло, прежде чем появился на свет Добрыня.