Сумерки Баригора

Квентин делал все это, до конца не осознавая происходящее, будто мертвец, оживленный касанием некроманта. Он ничего не чувствовал. Не понимал, что происходит. Он будто бы до сих пор был там, перед носилками с телом отца, из которого только что ушла жизнь. И слышал его последние слова.

Дункан отчитывался о результатах сражения, о числе погибших и раненых, о потерянных и захваченных орудиях. Он доложил, что тронцийцы снимают лагерь и отступают. Квентин бессмысленно кивал, сидя на месте во главе стола, месте отца. Месте, которое он не заслуживал.

В комнату вбежала герцогиня Маргарита, вернувшаяся из летней резиденции. Она что-то спросила у Дункана и, услышав его ответ, сдержанно кивнула и подошла к сыну.

– Теперь ты герцог, Квентин. Ты должен вести этих людей за собой. – В голосе Маргариты не было ни тени горя, он был таким же строгим и спокойным, как и всегда. Ни один мускул не дрогнул на лице герцогини, узнавшей о гибели в бою своего мужа.

Квентин поднял на мать глаза, которые вдруг стали влажными.

– Но, матушка, я не могу, отец… – пробормотал он, ища у Маргариты поддержки.

– Ты герцог, Квентин фон Аурверн. Соберись и веди себя как подобает!

Слова матери ударили Квентина, как хлыст. Она знала, что Кристоф мертв, и ничего не чувствовала. Квентин вновь ощутил, как к глазам подступают слезы, и крепко сжал кулаки, вонзая ногти в ладони так сильно, как только мог.

– Да, матушка. – Он снова опустил глаза вниз, на свои руки.

Он услышал, как герцогиня в ярости щелкнула языком. А потом она отвернулась и начала раздавать приказы. Все взгляды тут же устремились на нее. Люди, растерянные из-за потери своего господина, искали нового лидера и нашли его в лице Маргариты. Все забыли про Квентина, оставив его наедине с начавшей подниматься откуда-то из глубины души болью.

В тот вечер в Брассе горело множество погребальных костров. Звон похоронных колоколов и заупокойные молитвы слышались отовсюду. Но Квентину не было до них дела. Он неотрывно смотрел, как жрецы Алора водрузили тело его отца, омытое и одетое в лучшие одежды, на костер и облили благоуханным маслом. Как они зажгли четыре свечи по периметру костра и как обрушили эти свечи на тело Кристофа. Квентин смотрел, как жадные алые языки облизывают тело отца, пока оно не скрылось в подстрекаемом маслом пламени. Люди подходили к нему и что-то говорили, но Квентин не понимал что и лишь тупо кивал. Тогда Маргарита перехватывала инициативу в разговоре, уводя собеседников подальше от сына. И каждый раз герцогиня, все еще такая же холодная и бесстрастная, бросала на Квентина полный разочарования взгляд.

Пустота, поглотившая Квентина, когда свет жизни погас в глазах герцога Кристофа, уступила место отчаянию. Он знал, что не справится. Ему еще столькому нужно было научиться, столько узнать и попробовать, прежде чем брать в руки бразды правления провинцией. Но теперь его отец пал, и некому было научить Квентина быть хорошим герцогом и правителем. Некому было посвятить его в подноготную дворцовых интриг и коммерческие соглашения с другими провинциями и странами. И Квентин знал, что ему не по силам самому разобраться в этом, самому править.

Прошел всего год с тех пор, как он окончил академию. Еще полгода ушло на то, чтобы навестить Седрика в его родовом поместье в Байассе и впервые посетить Арагвию и Арагвию-Торбо. То были беззаботные дни отдыха и развлечений. За сладким лорингийским и арагвийским вином время летело незаметно, а разговоры текли легко. Тогда Квентин и подумать не мог, что спустя меньше года будет стоять во дворе своего дворца и смотреть, как языки пламени пожирают безжизненное тело его отца. Единственного человека, который всегда поддерживал его. Единственного человека, который мог научить его править справедливо.

Квентин бросил взгляд на мать. Даже сейчас, когда тело ее мужа сгорало в погребальном огне, она вела светскую беседу с кем-то из придворных. Страдала ли она из-за гибели Кристофа? Квентину хотелось верить, что да. Но Маргарита никогда не показывала своих чувств на людях, она ставила свое положение в обществе выше всего на свете. Квентин не мог представить, что должно было случиться, чтобы эта женщина продемонстрировала хоть каплю человечности.

Костер заскрипел и с громким треском обвалился внутрь, увлекая тело герцога в сердце пламени. Приток воздуха разогрел скрытые внутри костра доски, и те разгорелись с новой силой, поднимая столп огня до уровня второго этажа. Люди, стоящие слишком близко к костру, отпрянули, напуганные резким взлетом пламени.

«Это дух отца злится на меня за слабость и малодушие», – пронеслось в голове Квентина.

От этой мысли на глаза навернулись слезы, которые он сдерживал с самого утра. У Квентина уже не было сил контролировать себя, и он позволил соленым каплям стекать по лицу и падать на расшитый серебром зимний камзол, где они замерзали, словно изморозь. Он стоял так и смотрел, как горит погребальный огонь, и не мог даже пошевелиться, поглощенный горем и страхом.