Сумерки Баригора

Из транса его вывели слуги, начавшие разносить еду. Костер уже почти догорел, и только редкие языки пламени еще сопротивлялись ледяному зимнему ветру. Квентин вдруг осознал, насколько он сам окоченел: пальцы посинели и почти не разгибались, а ног он и вовсе не чувствовал. Не прошло и минуты, как к нему подошел слуга с подносом, заставленным чашками горячего сладкого травяного отвара и маленькими рюмочками крепкой ягодной настойки. Недолго думая, Квентин одним глотком выпил настойку и взял сразу две чашки чая – по одной в каждую ледяную руку. Терпкий вкус алкоголя помог ему хоть немного прийти в чувство, а горячий чай отогрел замерзшие конечности.

Оглядевшись, он нашел в толпе скорбящих Маргариту и быстрым шагом, стараясь еще больше разогреться, подошел к ней. Матери было достаточно одного взгляда на Квентина, чтобы ее выражение лица переменилось. Она наклонилась к нему и прошипела раздраженным шепотом:

– Ты что, плакал?

Квентин вдруг почувствовал себя маленьким мальчиком, который упал, разбил коленку и разревелся. А мать, вместо того чтобы утешить, заставила его подняться на ноги и отчитала за ненадлежащее поведение. Но тогда рядом с ним был отец, защищавший его от требований Маргариты. А теперь душа Кристофа готовилась воссоединиться с Алором. На глаза Квентина вновь навернулись слезы.

– Герцоги не плачут! – добила Маргарита и отстранилась, вновь возвращаясь к своим собеседникам.

– Да, матушка, – пробубнил Квентин и больно закусил щеку, чтобы сдержать накатившие эмоции.

Он не стал спорить с Маргаритой, потому что и так знал, что она скажет. «Глупый мальчишка, весь в отца и так же водится с некромантами». Квентин уже давно уяснил, что для матери он не более чем разочарование. Долгожданный и единственный сын, который не оправдал ее ожиданий. Квентин не сомневался, что, будь Маргарита мужчиной, она бы обвинила супругу в измене, настолько тяжело ей было поверить, что Квентин – ее сын. И ей наверняка уже донесли, как недостойно своего титула Квентин повел себя в сегодняшнем бою, вместо того чтобы проявить себя, как и подобает ее сыну. И она разочаровалась в нем еще больше. Несмотря ни на что, это причиняло Квентину боль, которая накладывалась на боль от потери отца и угрызения собственной совести, заставляя его чувствовать себя жалким, бесхребетным и бесполезным.

И это чувство надолго поселилось в его душе.

Баригор, Брасс, 5 июня 3607 года

На следующий день Маргарита не дала своим гостям поспать. Не прошло и пары часов после того, как первые петухи в городе нехотя проснулись и начали кукарекать, приветствуя солнце, когда у дверей гостевых покоев появились изящные, но строгие лакеи и сообщили, что герцогиня ждет всех к завтраку ровно в восемь утра. Сомнений в том, что это будет не просто совместный прием пищи, ни у кого не было.

К назначенному времени все гости и хозяйка собрались в небольшом обеденном зале, оформленном в приятном глазу нежно-зеленом цвете. Через панорамные окна открывался прекрасный вид на реку и бесконечные заливные луга на другом берегу. Холодный свет утреннего солнца еще не до конца разогнал поднимающийся над Льежем туман, скрывающий происходящее на реке.

На прямоугольном, застеленном белоснежной скатертью столе уже накрыли завтрак на четверых: вареные яйца, жареные колбаски, свежую зелень, ягоды и еще горячий мягкий хлеб. Герцогиня явилась раньше всех и с выражением легкой надменности наблюдала, как остальные подтягиваются в комнату и рассаживаются по указанным слугами местам.

Первым из гостей к завтраку пришел Квентин. Он выглядел не менее усталым, чем вчера, и даже свежая одежда, накрахмаленная рубаха и тщательно уложенные волосы не могли исправить положение. Под медовыми глазами герцога залегли круги, а лицо осунулось. Несложно было догадаться, что этой ночью Квентин не спал.

Следом явился Регин, представляющий полную противоположность герцогу фон Аурверну. Принц сиял свежестью и бодростью. Облаченный в дорогой костюм своих гербовых цветов, он излучал подобающую королевской особе статность. Регин учтиво кивнул, приветствуя хозяйку, и опустился на предназначенный для него стул, сохраняя на лице вежливую полуулыбку.

Последним в обеденный зал вошел Седрик, и выглядел он даже хуже, чем Квентин. Судя по виду некроманта, он поднялся с кровати не больше пяти минут назад: длинные волосы растрепаны, а рубаха не застегнута до конца. Глаза Седрика все еще были мутными со сна, а кожа – даже более бледной, чем обычно. Он почти упал на отодвинутый для него стул и широко зевнул, прикрывая рот рукой, но даже не пытаясь отвернуться от остальных, как требовал этикет.

Пригласить Айю на завтрак герцогиня нужным не сочла.

– Вы восхитительно выглядите для столь раннего часа, герцогиня, – произнес некромант, еще не до конца закончив зевать, из-за чего голос его прозвучал глухо.

– Не могу сказать о тебе того же, – парировала герцогиня и повернулась к Регину: – Как вам спалось, ваше высочество?