Сумерки Бога, или Кухонные астронавты

– Отлично, – кивнул я, все еще сетуя на себя за испуг и стараясь унять бешеное сердцебиение. – Можем и сейчас всех поднять, если это так важно.

– Акико говорит, нам осталось сделать несколько последних расчетов.

Они повернулись и стали подниматься по трапу на первую палубу. Я часто думаю, как нужно было поступить в тот момент; что я бы смог сделать и что это бы изменило. Но тогда я решил, что мне полезно будет немного вздремнуть, чтобы помочь нервной системе прийти в норму. Я открыл дверь в каюту, лег и почти мгновенно уснул.

Разбудил меня вой тревожной сирены, прокатившийся по кораблю.

8.

Меня разбудил вой сирены за окнами, протяжный, тоскливый; так воет от боли и ужаса раненое животное, попавшее в западню и предчувствующее близкую смерть.

Я выглянул на улицу и увидел снег: он летел густыми крупными хлопьями, лип на ветви и провода, стягивал лужи, таял на железных скосах окна, оставляя дрожащие капли. Сирена затихла на время, так что я подумал даже, что ее скорбный вой был отголоском навеянного воспоминаниями тревожного сна, но нет – вот снова она завела свой навевающий жуть напев, к которому добавились раскатывающиеся эхом неразборчивые слова, зачитываемые безжизненным мужским голосом.

Тревога?.. Война?..

Ясность, как всегда, внес сосед Александр. Вот для кого не существовало в этом мире секретов!

– Слыхал? – недобро щурясь сквозь дым, кивнул он в сторону окна.

– Проверка же, говорят… – неуверенно ответил я, не зная, чего ожидать. – Защита населения от чрезвычайных ситуаций, вроде как…

– Ну да, конечно, защита! Тебя защищать будут!

Александр с остервенением плюнул.

– Про новый закон об эвакуации знаешь? Всё, скоро дождемся: десять минут на сборы, в колонну стройся – и пешедралом на пятьдесят километров под конвоем в лагерь временного содержания. Что Шойгу про строительство новых городов в Сибири сказал, слыхал? А ты послушай! И догадайся, кто их будет строить. Сначала вывезут всех из Москвы и из Питера, вакцинируют поголовно, чтоб не рыпались, а потом кайло в руки – и котлованы копать! А двери своих квартир, написано, нужно будет оставить открытыми, чтобы лишних сил и времени, значит, потом не тратить на вскрытие.

Мне очень хотелось узнать, кому может понадобиться в таких количествах сомнительная жилплощадь в пятиэтажках спальных районов или ипотечные студии в исполинских муринских гетто: неужели туда собираются заселиться семьи злокозненных англосаксов из Бристоля и Мичигана? Но пришлось узнать про другое: про неминуемую эвакуацию колоннами по пять человек пешком или в кузовах самосвалов; про то, что основание для того теперь не только чрезвычайная ситуация, а даже и подозрение, что таковая может возникнут; про вооруженное сопровождение на «подвижных средствах» и бронетехнику, которая будет охранять обнесенные колючей проволокой лагеря; про то, что детей вывезут отдельно от родителей и что не зря вместе с законом о принудительной эвакуации приняли тут же и новые ГОСТы о захоронениях.

– В общую яму бросят, бульдозером заровняют – и все, поминай, как звали.

Я давно замечал, что Александр говорит про неминуемый апокалипсис с каким-то странным фанатическим упоением, едва ли не нетерпеливым ожиданием: такое присуще многим, кто ждет от глобальных потрясений шанса вдруг проявить себя в мире, где сброшены все старые социальные настройки – но как же глубоко они будут разочарованы, окажись в таком мире! А может быть, дело в крайней суицидальной ненависти к окружающему, так что и самому погибнуть не жаль, лишь бы в труху и пепел превратилось все то, что торжествует и развивается вопреки их яростному неприятию.

За окном в преддверии близкой зимы ноябрь споро и равнодушно окутывал остывшую землю грязновато-белым покровом, словно старый паук заплетал коконом полумертвую муху. Я смотрел, как подхваченные ветром снежные волны одна за одной прокатываются над крышами гаражей, стараясь справиться с неприятным чувством надвигающейся беды, так что не сразу услышал вопрос:

– А что это за баба к тебе ходит?..

…Оксана действительно заходила довольно часто. Иногда я рассказывал ей об «Эволюции» – она слушала молча, не перебивала, но и не задавала вопросов, в отличие, например, от Егора, который постоянно интересовался такими подробностями, что я с трудом находил ответы среди ускользающих воспоминаний, и невозможно было бы догадаться, верит ли Оксана моей истории, или нет. Но чаще мы продолжали обсуждать карикатурные парадоксы патриархально-военной культуры или капитализма; мне кажется, это ее развлекало.