Сумерки богов

– Нар, девочка. Его кости гниют на берегу реки Отргьельд. Его поганая душа воет на краю мира Хель. Я отправил его туда. Видит Имир, он тебя больше не тронет.

Беркано подняла голову и без страха встретила горящий взгляд Гримнира. Она улыбнулась и вытерла глаза.

– Теперь мне будут сниться такие сны, – сказала она. Гримнир кивнул и откинулся назад; приняв это за знак, Лауфея подошла и забрала сестру, которая показала ей скальп так, как дети хвастаются новыми игрушками.

Диса почти весь вечер обдумывала этот разговор. Единственное, что она успела узнать и понять наверняка, – Гримнир ненавидел человеческий род. Он терпел таких, как она, только потому, что в этом была выгода – в случае с Дочерьми Ворона, они приносили ему мясо, медовуху и иногда серебро. Он пересекался только с кем-то одним, при этом сохраняя свой образ жизни и обогащаясь.

Тогда почему он проявил такую необычную доброту к Беркано? Или ко мне?

Наступила ночь. Бьорн Сварти помешал угольки, подпитывая огонь, и закутался в свой мех, готовясь ко сну. Те воины ярла, которые остались, тянули жребий, чтобы решить, кто будет охранять ворота. Проигравшего снабдили плащом и железным котелком с углями, а остальные последовали примеру Сварти и разошлись по своим кроватям.

Сигрун отправила Дочерей Ворона по домам – некоторые всё ещё жили в отцовских, а те, что постарше, обжились на первом уровне. Вскоре остались только Сигрун, Гейра и Ауда.

Диса села рядом с центральным креслом. Гримнир повернулся к ней.

– Разве тебе не надо поспать или придумать идиотский план, как найти твоего мальчишку?

Диса пожала плечами, но ничего не ответила.

– Что? – сузил глаза Гримнир.

– Ты ненавидишь наш вид?

– Ты ещё спрашиваешь?

– Ты был готов убить меня всего месяц назад; а сегодня – Ауду и остальных. Но потом ты делаешь что-то такое, как с Беркано, – Диса кивнула в сторону спящих у жаровни сестёр – гётов Выдры; Беркано всё ещё сжимала скальп, на её губах была тень улыбки. – Просто это странно. Я начинаю задумываться, искренна ли твоя ненависть.

Гримнир ненадолго замолчал, а потом заговорил:

– Однажды на востоке, за землями Киевской Руси, мы с Гифом наткнулись на стаю волков. Огромные, мохнатые, прямо как зверушки самого Одина. Гиф ненавидел волков. Хоть кровь могучего Фенрира и течёт в наших жилах, он никогда не упускал возможности убить этих монстров.

В том году была суровая зима. По сравнению с ней эта кажется тёплой весной. Поэтому они были голодными, те волки. Эти сволочи окружили нас, будто мы овцы какие-то. Гиф дал волю своей ненависти, и, когда он больше не мог терпеть, мы набросились на волков. Ха! Вот это была битва, птичка! Лук Гифа запел, а лезвие моего ножа дымилось от волчьей крови. Мы убили всех, кроме одной – громадной самки. Но сильно её ранили. Да, в ней были две стрелы Гифа, и я чуть не отрубил ей обе передние лапы. Но всё же она сбежала. Мы выследили её по снегу, через замёрзшую реку, в холмах.

Мы настигли эту сучку в устье впадины. А потом она повернулась и набросилась на нас, почти что убила старого Гифа. Я оттащил её и разрезал сердце моим ножом, – Гримнир кивнул, вспоминая жар волчьей крови на своих пальцах. – Старый дурак лежал и пытался отдышаться, когда мы это услышали… крик из ущелья. Такой тихий. Гиф встал и нашёл выводок волчат. Они видели, как мы убили их мать.

Тогда Гиф решил, что мы переждём зиму там. Он соорудил убежище, охотился, приносил воду. И этот придурок вырастил волчат. Сносил укусы, терпел злобу, научил защищаться. Он хотел уйти с началом весны, но мы стали их стаей. Эти шелудивые псы пошли за нами в Киевскую Русь. Мы совершали с ними набеги, и они убивали с нами. Все они умерли – кто-то от старости, кто-то в бою.

Гиф пел им погребальные песни. Этот идиот даже расплакался у могилы последней, древней волчицы. Но через три дня после того, как она отправилась в Вальхаллу, Гиф засадил стрелу в глаз её собрата, огромного зверя, который пытался нас убить. Понимаешь, он всё ещё ненавидел волков, но некоторых – меньше остальных. – Гримнир приподнял маску, чтобы она увидела его лицо. – Я ненавижу ваш вид, птичка. Я с радостью подожгу весь мир, если так смогу избавиться от человеческого рода. Но некоторых из вас я ненавижу меньше остальных.

Диса оставила щит и шлем; она положила в сумку всё, что только смогла найти: кремень и сталь, моток плетёной веревки, нитки и бечёвки, сушеные травы и горшочек топлёного жира; из кладовой ярла она взяла чёрствый хлеб, копчёную рыбу, вяленое мясо, завернутую в ткань половину головки сыра, мешочек сушёных фиников и флягу с водой. Поверх кольчуги на ней был плащ из волчьей шкуры, на левом бедре висел вложенный в ножны охотничий нож, на правом – франкский топор, а в руке она держала короткое копье. Когда она покинула Храфнхауг, об этом знали только Гримнир и стражник у ворот.

И ни один не сказал ни слова.