Она окинула шеренгу взглядом. В ней было одиннадцать человек, из них двое уже лежали мертвые, убитые выстрелом в лоб. Сбежали ли они из лагеря? Пытались ли они спасти пленных? У людей в лагере был беспомощный вид. С их впалыми глазами, скелетоподобными телами, перепачканными пеплом обносками и отчаянными, злыми взглядами они больше походили на ходячих мертвецов, чем на живых людей.
Эдит неподвижно смотрела и ждала, пытаясь не сводить глаз с шеренги подготовленных к расстрелу людей. Она слышала, как немецкие солдаты кричат на повстанцев. Никто из них не отвечал. Они стояли, опустив глаза, на коленях со связанными за спиной руками. Никто из них не поднял глаз, хотя Эдит слышала, как немецкие солдаты этого требовали. Она слышала, как немецкие военные смеются над поляками, выкрикивая жестокие оскорбления.
Перед этой шеренгой из девяти человек ходил один из военных. Какой-то шум заставил Эдит обернуться. К ним шли два немецких солдата, таща за собой сопротивляющегося поляка. Они схватили его под руки и бросили к шеренге из его соотечественников. Он побежал, спотыкаясь и поднимая ногами пыль, потом развернулся и попытался сбить с ног солдата, который его толкнул, – и был немедленно застрелен вторым.
Эдит закрыла глаза. Она услышала, как тело поляка упало на землю.
– Прекратите! – закричала Эдит, но ее голос, казалось, растворился в хаосе.
Солдат, которого чуть было не сбили с ног, без предупреждения пошел вдоль шеренги, стреляя каждому из плененных в голову.
– Остановитесь, пожалуйста! – Эдит пришлось отвернуться. Повстанцы не выглядели достаточно физически сильными, чтобы представлять хоть какую-то опасность для немецких солдат. Их уничтожали как животных. У всех в лагере, кто осмеливался смотреть вперед или в глаза немецким солдатам, глубоко во взглядах поселилась ненависть, и ее легко было увидеть даже сквозь знакомое отчаянье.
Эдит стошнило. Ее Генрих. Был ли он среди тех, кто расстреливал этих несчастных, больных, беспомощных людей?
Эдит посмотрела на свои руки и сжала их в кулаки. Так ли она отличается от этих мужчин с винтовками? В конце концов, она участвовала в разграблении домов по всей Польше и остальной Европе. Солдаты попрыгали обратно в бронированные машины. Эдит чувствовала себя грязной и не хотела сидеть рядом с кем-то из них.
– Впереди тоже стреляют, сэр, – сказал водителю кто-то из солдат. – Поворачивайте. Повстанцы, возможно, заминировали дорогу. Вам надо возвращаться.
Эдит почувствовала, как водитель резко разворачивает машину, переезжая поперек колеи, и они поехали обратно в сторону тихого поместья.
По дороге у Эдит в ушах звенело эхо выстрелов; она была переполнена ужасом. Она все думала о словах Кая Мюльмана: что Генрих вернется домой другим мужчиной. Каким мужчиной он станет? Что за человек мог стоять перед этими беспомощными пленниками, смотреть им в глаза и тут же их расстреливать? Какой женщиной станет она сама, если ей повезет выйти из этой ситуации живой?
46
Пока акушерка аккуратно проводила ладонями по ее выпуклому животу, Чечилия думала о том, какой женщиной она станет, если ей повезет выйти из этой ситуации живой.
В ожидании Чечилия рассматривала фрески с выцветающими разноцветными лицами на сводах над ее кроватью. Акушерка была седой женщиной с серьезным взглядом и холодными гладкими руками. Она работала не спеша, осматривая тело Чечилии как скаковую лошадь: тыкала ее, подталкивала, прислушивалась, изучала.
Чечилия думала о том, что даже если она переживет роды, ее дни в герцогском дворце все равно сочтены, если только она не продолжит отстаивать свое положение, доказывать Людовико свою ценность. А что, если ее отошлют прочь? Тогда, возможно, ничто уже не имеет значения. Каждые несколько дней она видела немного крови. Сначала она ждала и хотела, чтобы все поскорее случилось. Но когда стало понятно, что конца не видно, она доверилась Лукреции, и появилась акушерка.
Наконец акушерка остановилась и, нахмурившись, посмотрела на Чечилию.
– Следующие несколько недель самые критические, – произнесла она. – Вы уже видели кровь. Увидите еще раз – оставайтесь в постели. Вставать нельзя ни в коем случае. Понимаете?
Чечилия кивнула, думая о репетициях пения для следующего ряда событий, которые планировались во дворце.
– А как я могу знать, что все идет… как надо?
Акушерка только поджала губы.
– Я не хочу вам лгать, госпожа. Не бывает двух одинаковых родов. Ничто не гарантирует результат. В конце концов природа возьмет свое, а я лишь инструмент. Другая акушерка давала бы ложные заверения, но я говорю вам только правду. – Женщина долгое мгновение вглядывалась в лицо Чечилии, а потом ущипнула ее за ногу – лишний, с точки зрения Чечилии, жест. – Пришлите за мной девушку, когда придет время.
47