Я произвел в уме необходимые вычисления.
– Деньги слишком крупные. Одна четверть – девять тысяч триста семьдесят пять долларов.
Падильо по-прежнему не открывал глаз.
– Раздели приблизительно.
Я прогулялся на кухню за кофе, а Падильо тем временем подтянул к себе телефон. Набрав номер, он произносил несколько слов и вновь начинал крутить диск. И когда я вернулся, он уже заканчивал последний разговор. Положив трубку, посмотрел на меня.
– Поговорил с Прайсом.
– Какой у него голос?
– Сонный и жадный.
– А как остальные?
– Придут в одиннадцать.
– А в чем мы их понесем? – я мотнул головой в сторону кофейного столика.
– У тебя есть какой-нибудь портфель?
– Скорее всего найдется.
В спальне я открыл стенной шкаф и вытащил «дипломат». Кто-то когда-то подарил мне его, но я так и не нашел повода воспользоваться им, а потому убрал с глаз долой. «Дипломат» внушал уважение. Черная кожа, хромированные замки. Работай я в какой-нибудь конторе, обязательно носил бы в нем ленч.
Вернувшись с добычей в гостиную, я поставил «дипломат» на кофейный столик, рядом с пачками денег.
– А резинки у тебя есть?
– Фредль их сохраняет. На дверной ручке на кухне.
Я принес три резинки, отдал Падильо, тот обтянул ими разложенные мной по стопкам деньги, сложил их в «дипломат», опустил крышку и защелкнул замки.
– Ключ я потерял, – предупредил я.
– Это неважно.
Опять прозвенел дверной звонок, и я вопросительно посмотрел на Падильо.
– Дом твой, – ответил он на мой немой вопрос.
– Но приходят-то к тебе.
Я пересек гостиную, открыл дверь. Увидел мужчину в пиджаке спортивного покроя, синей рубашке с отложным воротником, серых брюках и с тремя вертикальными морщинами на лбу. Морщины свидетельствовали о том, что мужчина думал. Звали его Стэн Бурмсер, и в свое время он мог послать Падильо в Европу и указать, что должен тот делать по прибытии. Я не видел его больше года. Последняя наша встреча произошла в Бонне, и три вертикальные морщины присутствовали на его челе и в тот раз. Похоже, процесс мышления поглощал у Бурмсера немало времени.
– Привет, Бурмсер.
Он улыбнулся, и морщины исчезли. Правда, дружелюбия в улыбке было не больше, чем в пятом по счету письме банка, напоминающем о просрочке платежей.
– Я ищу Падильо.
– Вы у цели, – я отступил назад, держа дверь открытой. – К тебе некий мистер Бурмсер, – предупредил я Падильо.
Он не поднялся с дивана, не произнес ни слова. С непроницаемым лицом наблюдал за приближающимся Бурмсером. Тот остановился перед Падильо, засунув руки в карманы. Покачался на каблуках, сверля Падильо взглядом.
– Два дня тому назад нам сообщили о вашем возвращении.
Падильо кивнул.
– По-прежнему дружите с ФБР.
– Вот-вот. И вы решили заглянуть ко мне с утра пораньше, чтобы лицезреть меня лично. Вы опоздаете в воскресную школу.
– Я католик.
– Странно, по вам этого не скажешь.
– Все те же старые шуточки.
– Привычка – вторая натура, знаете ли.
– А я припас для вас новую. Такую хорошую, что мне не терпелось поделиться ею с вами. Потому-то я и заявился к вам.
– Я слушаю.
– Вас внесли в черный список, Падильо.
– Что тут нового. По-моему, я числюсь не в одном списке и не один год.
– Но в этот вы попали впервые. Англичане приговорили вас к смерти.
– Если в они это сделали, то не стали бы ставить меня в известность.
– Вы не единственный, кто перевербовывал агентов.
– Разумеется, нет.
– В этом-то самое забавное.
– Держу пари, сейчас вы поделитесь с нами самым смешным.
Ухмылка Бурмсера стала шире.
– Совершенно верно. Поделюсь. Они поручили пристрелить вас агенту, которого вы перевербовали. Филипу Прайсу.
– А чего они так обиделись на меня? – спросил Падильо. Волнения в его голосе не чувствовалось. С той же интонацией он мог спросить, почему автобус останавливается здесь, а не кварталом дальше.
– Не знаю. Да и какое мне, собственно, дело.
– Тогда почему же вы приехали в такую рань из Маклина?
– Я живу в Кливленд-Парк.
– Осенью там, должно быть, чудесно.
– Прайс – профессионал. Вы с ним работали. И знаете, что он способен на многое.
– Он также работает и на вас.
– Правильно, работает.
– Вы можете зажечь перед ним красный свет.
– Могу, но тогда англичане засыпят его вопросами, интересуясь, почему он не выполнил поручение. То есть велика вероятность его разоблачения. А он приносит немало пользы. И нам бы не хотелось что-либо менять.
– А от меня толку нет, – покивал Падильо.
Бурмсер перестал улыбаться.
– Для нас вы не существуете, Падильо. В архивах нет ни единого упоминания о нашем сотрудничестве. Мы об этом позаботились.
– Неужели ни одного?
– Будьте уверены.
Теперь заулыбался Падильо.
– Вам пришлось перелопатить кучу бумаг. За те годы я много чего понаделал под вашим чутким руководством. А зачем вы мне все это говорите?
– Выполняю указание.
– Должно быть, в вашем заведении у меня еще остались друзья.
– Максимум один.
Падильо пожал плечами.
– Хорошо, Бурмсер, сегодня вам поручили сыграть роль старого слепого Пью и вручить мне черную метку. Что-нибудь еще?