Я наблюдал, как Сильвия Андерхилл накладывает на рану Падильо новую повязку, когда зазвонил телефон. Я взял трубку, и мужской голос поинтересовался, не может ли он поговорить с мистером Майклом Падильо. Я передал тому трубку. Разговор длился недолго. Падильо отвечал односложно, сам вопросов не задавал, затем попрощался и положил трубку на рычаг.
– Один из наших друзей из ФБР. Им надоело сидеть в вестибюле, и они позвонили Айкеру и спросили, что делать дальше. Он посоветовал им поискать меня здесь. Я отпустил их по домам.
– Как вы себя чувствуете? – спросила Сильвия.
Падильо посмотрел на повязку. Чувствовалось, что Сильвия знала, как это делается.
– Гораздо лучше, благодарю.
Он подхватил лежащую на стуле рубашку, начал надевать ее. Лишь раз поморщился от боли, просовывая левую руку в рукав.
– Ты тоже можешь остаться у меня, – заметил я. – Если Прайс охотится за тобой... – я не договорил.
– Второй раз за ночь подстерегать меня он не станет.
– Ты полагаешь, он знает, что ты разглядел его?
– Я в этом сомневаюсь. Он ставил на внезапность и не подозревал, что меня интересуют сидящие в кабине. Завтра он придет как ни в чем не бывало, когда мы будем делить деньги... если, конечно, получим их от Боггза.
– Он обещал.
– Я позвоню этой троице завтра и назначу встречу на Седьмой улице, в одиннадцать утра.
– И еще...
– Почему он стрелял в меня? – предугадал мой вопрос Падильо.
– Вот-вот.
– Кто-то, должно быть, попросил его об этом.
– Кто же?
– Список может получиться довольно длинный.
– То есть кто конкретно, ты не знаешь?
Падильо покачал головой.
– Нет.
Я поднялся, посмотрел на часы.
– Уже половина четвертого утра. В шкафчике в ванной есть новые зубные щетки. Договаривайтесь сами, кто будет спать на диване в гостиной, а кто – в спальне для гостей. Я – не джентльмен. И ложусь в собственную постель.
– Мы договоримся, – успокоил меня Падильо.
Сильвия выбрала как раз этот момент, чтобы запихивать бинт и пластырь в аптечку.
Я подошел к бару, вновь наполнил свой бокал.
– Спокойной ночи. Будильник я заведу на восемь часов. Остается только надеяться, что я не услышу, как он звонит.
Я удалился в спальню, разделся, сел на край кровати, выкурил сигарету, выпил шотландское. Потом завел будильник. День выдался долгим. Я лег и закрыл глаза. Открыть их заставил меня звон будильника, давая понять, что пора вставать и начинать все сначала.
Но очень уж не хотелось подниматься.
Я постоял под горячей струей десять минут, затем выключил воду. Чередовать горячую воду с холодной я не стал, хотя не раз слышал, что это бодрит. Потом побрился, почистил зубы, поздравил себя с тем, что до сих пор обхожусь без вставных. Расчесал волосы, с годами порядком поредевшие, оделся, приготовившись встретить новый день, который, я подозревал, будет хуже предыдущего, но наверняка лучше последующего.
Когда я появился в гостиной, держа курс на кухню, Падильо уже сидел на диване с чашечкой кофе в одной руке и сигаретой в другой.
– Воду я вскипятил, – обрадовал он меня.
– Угу, – пробурчал я в ответ.
Я насыпал в чашку ложку растворимого кофе, залил кипятком, размешал сахар. Затем поставил чашку на блюдце и переместился в гостиную. Сел на диван. Пригубил кофе.
– Она еще спит?
– Думаю, да.
– Как твой бок?
– Немного саднит.
– Как спалось на диване?
– Попробуй сам, тогда и узнаешь.
Больше вопросов у меня не было.
Падильо ушел на кухню, за второй чашкой кофе. И едва вернулся в гостиную, как звякнул дверной звонок. Открывать пошел я. На пороге стоял тощий мужчина, который встретил нас в торговой миссии, все в том же строгом черном костюме.
– Мистер Боггз попросил меня передать вам этот пакет, – и он протянул мне пакет из плотной бумаги, в каком обычно носят продукты.
Я взял его, раскрыл, заглянул внутрь. Деньги.
– Вы хотите, чтобы я написал расписку.
Тощий мужчина улыбнулся.
– Нет, конечно. Мистер Боггз также сказал, что остальное он принесет сам.
– Поблагодарите за меня мистера Боггза.
– Обязательно, сэр, – тощий мужчина повернулся и двинулся к лифту.
Я закрыл дверь.
– Что там? – спросил Падильо.
– Деньги. Много денег.
Я подошел к дивану и отдал ему пакет.
– У них не хватило времени, чтобы завернуть их. Падильо взял пакет и вывалил его содержимое на кофейный столик. Горка из пачек пятидесяти– и стодолларовых банкнот радовала глаз.
– Ты не хочешь пересчитать их? – спросил Падильо.
– В столь ранний час арифметика мне не по зубам. Дальше девятнадцати мне не продвинуться.
Падильо откинулся на диванные подушки, закрыл глаза, приложил руку к левому боку.
– О-ох.
– Убедительности недостает.
– Тут должно быть тридцать семь тысяч пятьсот долларов.
– Хорошо. Я их пересчитаю.
Пятидесятидолларовые банкноты лежали в пачках по тысяче долларов каждая. Я насчитал их пятнадцать. Стодолларовые – в пачках по две тысячи. Таких оказалось одиннадцать. Две стодолларовые банкноты и шесть по пятьдесят долларов в сумме составили оставшиеся пятьсот.
– Все сходится. Ты хочешь, чтобы я разделил их на три части?
Падильо сидел, не шевелясь. Бледность проступила даже сквозь сильный загар.
– Половину – в одну часть, оставшиеся деньги – пополам. Ты помнишь.