Супершум

Парень в белой рубашке с аппетитом выгрызает кусок мяса из бедра мужчины. Рядом с остановкой трое бегут за одним. Сбивают ногами. Набрасываются. Подростка лет 13-ти сносит пятерка, несущаяся на 120-ти, моментально раздрабливая коленные чашечки. Всмятку. Студентке прямо на дороге скручивают руки, прижимая нос к асфальту, и втроём по очереди насилуют. Серебристый восьмиметровый автобус плавно выворачивает на тротуар и мясорубит плотной резиной кишащих у киоска людей. Даёт крен вправо. Чья-то черепная коробка раздавлена как гнилой картофель. Агрессивно замешивает. Глухой удар и тела отлетают кеглями. Несколько ожидающих неподалеку катятся как набитые овощами чучела. Впрыск топлива, и машина вновь наслаждается игрой. На колеса наматываются сухожилия и жир. Из овощей брызгает сок. Пожилую женщину на газоне безостановочно рвёт жалобным криком. Из её живота вылезают кишки, похожие на ворох толстых червей. Кто-то сзади рожает бесов. Легковушку вдесятером поднимают с левого края, переворачивают и поджигают. Проезд загораживает огонь и смерчеподобный дым. У лежащего под сломанным светофором таксиста жадно доедают лицо. Сплёвывают куски. Слышны стоны. Рабочие бегут к бутику на углу. Из магазина на улицу вырвался ливень из стекла. Продавцов-консультантов тащат за волосы на улицу и раздирают в клочья. На автомобили с подъемного крана срывается бетонная плита. Лопаются конструкции. Включается сигнализация. Около банка мальчишку с сигаретой охранник 17 раз яростно бьет дубинкой. Внутреннее кровотечение. Добивает. Наивно открытая дверь квартиры, становится началом личной трагедии. Вопит пенсионерка с отвисшей кожей. Стайка школьников пластилинит её грязными кулаками по ребрам и по верхнему ряду зубов. Сперма пятерых человек, только что умертвивших тихую семью, харчком размазана по полу. Раздается топот ног и грохот посуды. Бензоколонка вспыхивает вместе с шакалящими на ней водителями. Пахнет палеными волосами. В 8 шагах от жёлтого таксофона хрупкой девочке ставят ногу на грудную клетку. После длительных усилий её руку вырывают из плечевого сустава. Под подошвами лужи, оставшиеся после дождя из крови. Из вертолета на высоте восьмисот метров видно, как люди маленькими чёрными точками по стратегии муравьев скапливаются у таких же точек-жертв, загрызают их и разбегаются в разные стороны искать «еду» дальше. Такие скопления есть на каждом углу. На каждом перекрёстке. На перекрёстках есть ещё и крупные насекомые: легковые, грузовые. Грузовые сами нападают и за раз могут положить до пятидесяти муравьев. Но и крупные насекомые живут недолго. Либо пропадают в черноте точек либо неподвижно лежат на спине и горят. Но муравьев больше. Их даже уже никто не считает. Они отламывают друг другу лапки, в панике срываются с окон, боясь сгореть в многоэтажных муравейниках заживо, их челюсти работают без перерыва. Муравьи везде. На дорогах, на крышах. И до заката солнца они принесут матери ещё одно потомство.

Палец руки рисует над головой три круга, и стрекоза летит дальше.

– Ангелы всегда испражняются на красоту.

– Я знаю4.

Врач мягкой поступью вышел из комнаты, и осторожно закрыл за собой дверь.

– Что с ней? – прошептал я, вставая с кушетки

– Сколько раз в день девочка ест? – сходу спросил доктор.

Увидев моё явное замешательство, он уверенно продолжил:

– Так вот, у вашей дочери голодный обморок. Я сделал ей укол глюкозы, и она сейчас спит. Но вы, как отец, должны позаботиться о том, чтобы она нормально питалась. Три-четыре раза в день. Обязательно в рационе должны быть фрукты и витамины. Если вы не хотите плачевных последствий, выполняйте всё, что я вам напишу, и постарайтесь больше не доводить до таких крайностей…

Он продолжал говорить, водя ручкой в блокноте, и каждое его слово решетило мое сознание. Я потупил глаза, словно мне выносили приговор. Жаловаться было бесполезно, а объяснять, в какой ситуации мы находились, мне не хотелось. И хотя врач был ни в чем не виноват, я на всю жизнь запомнил черты его лица, и ненавижу его образ до сих пор.

Первую рельсу переступаю сначала я, потом Мира. Со второй то же самое.

С другой стороны железной дороги небольшая возвышенность, заросшая высокой травой. Что впереди – не видно. Мы поднимаемся по ней наверх, и нашему взору предстают застройки, издали напоминающие спичечные коробки.

– Папа, смотри… Там город.

– Вижу, милая.

Зная, что дети намного лучше и острее чувствуют многие вещи, на которые взрослые с их логикой и уверенностью не обращают внимания, я спрашиваю:

– Тебе он нравится?

Мира неуклюже морщится и лишь пожимает плечами.

– И мне не очень, – я беру её за руку и потихоньку спускаюсь.

Мы входим во дворы на окраине района. Старые качели слегка поскрипывают на игровой площадке рядом с девятиэтажным зданием. Легкий ветер то и дело меняет направление. По ноге меня привычно постукивает канистра. Людей не видно.

Если ты знаешь больше, ты и боишься больше. Я предполагал, что так и будет. Еще когда только увидел первые выпуски газет, мне стало ясно, чем все это закончилось. «Бешенство», «Конец света», «Зона смерти».