Супершум

Я перевожу руку с фотографии на фотографию. Через меня проходят сотни людей, изображенных на снимках. И среди всех этих снимков я, наконец, замечаю свою фотографию.

Я дотрагиваюсь до нее, и ничего не происходит. Решив, что с первого раза не получилось, я вновь протягиваю руку. Прикоснуться второй раз у меня не получается. Я проваливаюсь в черноту.

.

.

.

.

.

.

.

.

.

.

.

.

.

.

.

.

.

.

.

.

.

.

.

Я стою на четвереньках, опираясь на локти, и еле справляюсь с рвотным рефлексом. Руки бешено трясутся, рот открыт, живот втянут. Мне кажется, что еще секунда и из меня вылезут все внутренние органы, а мозги вытекут через нос. Комната с фотографиями меня выпотрошила. Немного отдышавшись, я пытаюсь сообразить, в каком месте оказался. Подо мной горячий асфальт, раскаленный яркими солнечными лучами. Воздух пропитан тишиной и запахом травы. С большим трудом я поднимаю глаза и обнаруживаю себя посреди широкой дороги. Вдалеке виднеется пара белых пассажирских самолетов. Они мирно стоят на жаре, словно задумавшись о небе. По всей видимости, я нахожусь на взлетной полосе.

Я встаю в полный рост. Рядом со мной две фигуры – я вскрикиваю и тут же отбегаю в сторону. На меня смотрят две девушки. Смотрят – слишком сильно сказано. У них у обеих одинаковые черные повязки на глазах. Тем не менее, девушки радарами разворачиваются в том направлении, в котором двигаюсь я. Их повязки испачканы не то грязью, не то запекшейся кровью. Обе они прихрамывают, обе имеют длинные темные волосы. Обе одеты в черные запыленные платья и обе стоят в позе часового: у каждой красивые пухлые губы стиснуты, у каждой руки прилипли к туловищу и у каждой ноги плотно прижаты другу к другу. «Как искусственные. Близняшки, а может двойняшки?».

Та, что находится слева от меня, наконец, говорит:

– Ну, как? Припоминаешь что-нибудь?

– Вы что, смеетесь надо мной??

– Нет. Не смеемся. Оглянись по сторонам

Мне трудно понять, на что они намекают:

– И?

– Ты у себя дома, – голос у девушки ровный и невыразительный

– Бред! Я даже не знаю, куда я попал!

– В свой внутренний мир воспоминаний, – отвечает вторая слепая.

– Ну да. Конечно же… в свой внутренний мир воспоминаний…

Стоп! Это слова доктора Больцмана. Откуда вы о них знаете?

– Мы знаем о тебе многое

Тон, с которым они говорят, их вид и их уверенность вызывают у меня отторжение. После долгой паузы я спрашиваю:

– Меня отключали вы?

– Можно и так сказать

– Почему?

– Видишь ли, ты живешь чужой жизнью

– Как так? Опять бред какой-то. Какая такая чужая жизнь? Моя жизнь – это моя жизнь! И мне она нравится! Она не может быть мне чужой?

– И все-таки она чужая

– Кто вы вообще такие, чтобы решать, что мне подходит, а что не подходит?

– Ты забыл, где находишься? Ты в своем внутреннем мире, в своем. Мы всего лишь его части. Мы – это ты

– Вы думаете, я вам верю?

– А тебе и не нужно верить. Все уже сделано. Ты сам все это устроил: сам себя отключал, сам себя сюда заманил, сам для себя оставил следы, чтобы открыть нужные двери. Теперь ты понимаешь, от кого на самом деле избавляются? Ты и есть твоя Проблема, и ты здесь и останешься. В мои уши плавно вливается странный гул, похожий на гул самолета.

.

.

.

.

.

.

.

.

.

.

.

.

.

.

.

.

.

.

.

.

Щелчок замка. Дверь распахивается, и я вхожу внутрь квартиры.

В моем убежище тихо. Если вообще клоповник в четыре стены можно назвать убежищем, то да, – это мое убежище.

Мои хромоногие мысли плетутся впереди меня. Не снимая черное кашемировое пальто и грязную обувь, я ступаю по ворсистому ковру. Не люблю порядок и современную мебель. Именно такая полуразрушенная квартира мне и подошла.

Больцман мертв. Его ассистент тоже. Сегодня я сделал фотографии, на которых они изображены сразу же после смерти. Я достаю снимки и закрепляю их канцелярскими кнопками на стенах. Портрет Ленни, – как икона, как главная моя драгоценность, висит над кроватью.

Прошлая жизнь все еще пытается найти меня, жужжа сотовым телефоном. Я не обращаю внимания на вибрацию и разматываю пластырь, которым перевязаны мои руки. Пластырь необходим мне в людных местах, чтобы ненароком не дотронуться до случайного человека кожей пальцев. Иначе я тут же почувствую чужую боль. А она мне не нужна.

Я подпираю кулаком подбородок, нахожу телевизионный пульт и включаю ящик. Телевизор не показывает, но изображение есть. Я принимаю сигнал на частоте, доступной только для меня

Облака

Карусель

Ядерный взрыв

Скачущий мяч

Фотографии

Взлетная полоса

Хромоножки

Дверь

ТРБКЕ

Два червя ползут по обочине, на ходу пожирая пыль. Рядом стоящий указатель с надписью «Трбке» привычно горбится под тяжестью воздуха и ждет заката. Когда-то тут были кузнечики. Обычные кузнечики, поющие в унисон с травой и задающие ритм всему живому. Сейчас здесь нет даже сорняков.